Пощады, маэстрина!
Шрифт:
— Мы ничего не писали! — возмутился парень. — Вы действительно совсем нас замучили, но писать кляузы... Не надо наговаривать.
— Ну-ну. Поспрашивайте-ка своих особенно обиженных подруг. Письмецо пахло духами. А теперь открывайте тетради и учебники, будете сверяться, чтобы я, не дайте боги, ничего лишнего не заставила вас учить. И конспектируем.
— Да маэстрина!!! — взвыли сразу несколько голосов. А кто-то из парней аж кулаком по парте шибанул: — Сколько же можно?! Что ж вы такая злая-то?! Долго вы еще будете нам мстить?!
— Не понимаю, о чем вы. Вы попросили меня придерживаться
Кто-то тихо ругнулся. Множество взглядов скрестилось на Генриетте, которая смотрела в свою тетрадь и делала вид, что ее тут нет. Она сжала зубы, не поднимая глаз, и зашуршала страницами учебника.
А я приступила к лекции. По программе. Ага. Ну недобрая я, признаю. Негуманная. Вот вообще ни разу я не всепрощающая милая девочка, о которую можно ноги вытирать. Есть у меня одна препоганая черта характера. Если меня обижают, я, вместо того чтобы плакать, делаю все, чтобы плакали те, кто меня огорчил. Я ужасно злопамятная и мстительная.
Не горжусь этим. Но по-другому, мягче, можно только с детьми. Да и то слабину показывать нельзя. А взрослые люди... Заслужил — получи ответочку. Не успокоюсь, пока не воздам по заслугам. Вот потом выдохну и забуду.
Поэтому врагов у меня ни в школе, ни в институте не было. Все как-то быстро понимали, что лучше не обижать эту славную светлоглазую девочку Машу.
На работе... Да тоже как-то не было их. Потому что я не спускала на тормозах хамство, подколки, попытки подсидеть. Не знаю, наверное, это нехорошо. Может, и замуж я не вышла по этой же причине. Я плохо умею прощать и редко что-то забываю. Но могу сказать в свое оправдание, что сама никогда не провоцирую и не нападаю первой. О людях всегда заочно думаю хорошо, пока они не докажут обратное.
В конце занятия, когда я сообщила проштрафившимся студиозам, что на сегодня все, и осчастливила домашним заданием и списком того, что буду спрашивать, пятый курс выбросил белый флаг.
— Маэстрина! — встал Вебер, которого, похоже, выбрали переговорщиком. — Мы это... Ну... В общем, мы были неправы. Зря мы на вас наговаривали. И те эликсиры и зелья, которые вы нам давали в прошлом месяце, они действительно нужные. И мы даже освоили их. Для памяти, вот. И для бодрости.
— Хорошо, — кивнула я без тени улыбки. — Месье ректор нас всех так осчастливил, что они пригодятся. Мне в том числе.
— Да... — кашлянул парень и исподтишка кинул в спину Генриетты скатанный из бумаги шарик.
Та еще ниже склонилась над тетрадью, отказываясь понимать намеки. Пришлось ему самому продолжать, потому что на него, в свою очередь, шикали со всех сторон, мол, ну давай, давай.
— И еще это... маэстрина Монкар... А давайте вы больше не будете серьезной, как три похоронных бюро? Давайте уже прикопаем... некоторых... И все. Можно, как раньше? С этими... мозговыми штурмами, диаграммами связей и вот теми образными штуками, как вы другим курсам по-прежнему даете.
— А все с этим согласны? — спросила я. — Или лишь пара человек, а остальные считают это лишним?
— Все! Маэстрина, мы все за!
Его
— Ладно, — не стала я вредничать. — Вернемся к прежней методике. Только от переаттестации это вас не освободит, ее назначила не я, а ректор. Но могу помочь в кратчайший срок наверстать упущенное за годы, запомнить все и подготовиться. И учтите, проводить ее буду не я. Меня уже поставили в известность, что созовут комиссию, в состав которой войдут независимые эксперты из других учебных заведений. Раз уж вы довели это до официального разбирательства.
В общем, я приняла их капитуляцию и пошла на мировую. А Генриетта задержалась, когда все ушли, и попросила прощения, что нахамила мне тогда. Ну что ж, человек, умеющий признать свою неправоту, принести извинения и исправиться, достоин уважения. Я ей так и сказала.
«Три похоронных бюро» отправились в бессрочный отпуск.
А маэстрина Мариэлла Монкар заработала репутацию препода, которого лучше не злить. А то огребешь счастья столько, что и не выплывешь.
Артур Гресс с бесконечным любопытством наблюдал за противостоянием Мари и студентов-выпускников. Разумеется, он с самого начала был в курсе случившегося у них разногласия. Веселился над фразой, что она будет серьезна, как три похоронных бюро.
И не только он. Коллеги делали ставки за спиной у Мариэллы, гадая: кто кого? Усмирит ли молоденькая неопытная преподавательница, сама вчерашняя студентка, целую толпу лоботрясов? Или же ей придется смириться, и это они ее прогнут?
Артур сделал ставку на Мари. Понаблюдав за ней месяц, оценив ее упорство и зная то, чего не видели на ее парах коллеги... Это, наверное, неприлично — подглядывать через своего волшебного питомца, но удержаться от искушения невозможно. Так вот, ни секунды ректор Усача не сомневался в силах маэстрины Монкар. Ему просто было любопытно, как она это сделает.
Повеселился и над кляузой, и над стенаниями «ну и стерва же маэстрина оказалась!», и над шепотками в коридорах, что лучше бы не гневить маэстрину. А то «три похоронных бюро» — это страшно, никому не хочется повторить судьбу пятого курса.
Что интересно, ставку на Мари сделали еще мастер Ханк и магистры Чолин и Хавьер. Ханк с ней много времени проводит рядом, пока играет с малюткой, наблюдает, делает выводы. А мудрые пожившие магистры, проработавшие несколько десятилетий с молодежью, имеют богатый опыт за спиной, умеют видеть людей. И эту девушку, и ее характер уже оценили.
Выигрыш его в итоге оказался вполне неплохим, так же как и у вставших на его сторону трех преподавателей. И всю общую сумму они принесли к нему в кабинет, чтобы он, как глава учреждения, придумал убедительную причину, как отдать их для малышки Софи. Хорошо, что он не один так подумал. Признаваться, что они делали на Мари ставки, никому не хотелось.
Гресс добавил их выигрыши к уже отложенному для этой же цели своему. Вызвал Мариэллу Монкар в кабинет и вручил якобы подъемные, как молодому специалисту, только начинающему профессиональный путь.