Пощады не будет никому
Шрифт:
Если он хотел семерку, приходила именно она, если хотел даму, то получал именно ее. Если бы люди, сидевшие за одним столом с Чеканом, не знали его уже много лет, то наверняка заподозрили бы его в шулерстве, хотя все игроки, сидевшие за столом, играли не хуже его. Просто Чекану везло, есть же такое слово «фортуна», и вот она распростерла над ним свои крылья, а руки положила ему на плечи.
Чекан иногда улыбался и мысленно произносил:
«А сейчас придет дама треф и крестовый король».
Закрывал глаза, брал карты, ставил их в веер и лишь после этого смотрел. Действительно, в его чутких пальцах появлялась нужная комбинация. Всем, кроме Чекана, уже хотелось закончить игру как можно скорее, ведь деньги уплывали, а Чекан лишь подзадоривал, говоря:
— Друзья, вам же надо отыграться. Не могу же я уйти с вашими деньгами? Да и на улице еще темно. Что это за игра, если не встретить солнце за столом с картами в руках?
— Нет, нет, завязываем, — говорили игроки, по своему опыту зная, что если уж кому начинает фартить, то это везение будет продолжаться до первых лучей солнца и остановить это практически невозможно.
И Чекан знал этот великий закон, если уж карта пошла, ничего не надо делать, надо лишь положиться на удачу и не мешать, не делать резких опрометчивых движений, не строить хитроумных комбинаций, а играть как можно проще — так, как на душу ляжет.
Это он и делал. Иногда в самый неожиданный момент, вроде бы и карта у него была на руках хорошая, Чекан делал невероятно маленькую ставку. А когда ситуация складывалась, казалось бы, полностью проигрышная, Чекан вдруг увеличивал ставку, двигая к центру стола все свои деньги, всю ту наличность, с которой приехал и которую успел выиграть. А денег на столе уже лежало немало, в ход пошли даже российские деньги, к которым, как правило, во время игры не прибегали.
Уже и золотые часы, старинные, массивные, с длинной цепочкой и замысловатым брелоком, лежали рядом с Чеканом. Это один из его соперников в надежде отыграться, имея на руках каре из четырех тузов, решил рискнуть. В общем, шансов выиграть у него при таком раскладе имелось девяносто девять из ста. Но вот тот один шанс перевесил все девяносто девять. И этот единственный шанс оказался, как несложно догадаться, на руках у Чекана, у него был флеш-рояль.
— Нет, все, хватит, — бросая карты, которые рассыпались прямо посреди стола, сказал хозяин квартиры, — с тобой, Чекан, я больше играть не буду. Ты можешь обидеться, конечно, но, извини меня, я не самоубийца.
Наличных у меня больше нет, а на мелок, как ты знаешь, мы не играем.
— Это верно, на мелок и я не люблю, — Чекан сгреб все деньги, подвинул их к себе.
Он прикинул, что за сегодняшнюю ночь, за каких-то четыре часа, выиграл двадцать пять тысяч долларов. Выигрыш довольно-таки значительный, если учесть, что за столом сидели хорошие друзья.
— Повезло тебе сегодня в картах, а вот в любви, наверное, не повезет, — сказал хозяин квартиры, вытирая бледное, вспотевшее лицо, а затем жадно припадая к бокалу с уже выдохшимся шампанским.
— Везет в картах, повезет и в любви. Хотя меня это не очень-то интересует. Были бы деньги, а любовь мы купим, — глубокомысленно заметил Чекан и громко позвал своего телохранителя, который находился в соседней комнате. — Эй, Митяй, — крикнул Чекан и тут же опомнился, его Митяя уже не было в живых, а к своему новому шоферу и телохранителю одновременно Чекан еще не привык. — Ладно, Борис, извини, нехорошо живого покойником называть, бес попутал. Собери-ка деньги в мешок.
Себе в карман Чекан сунул пачку полтинников, перехваченных аптечной резинкой ярко-красного цвета. Затем подбросил на ладони золотые часы и пустил их по столу к хозяину.
— Ты же знаешь, я такие вещи не ношу, не люблю излишней старины, роскоши и понта. Оставь их себе. А если в следующий раз у меня не хватит пять — десять косарей, так ты мне подбросишь, идет?
— Идет; — обрадованно сказал мужчина с бледным худым лицом, по всему видно, переболевший туберкулезом, переболевший не в столичной клинике, а где-нибудь на севере, в колымских лагерях.
Чекан знал, что этого игрока даже из тюрьмы выпустили по болезни, считая ее неизлечимой. Но здесь, в Москве, рецидивист пошел на поправку. Конечно, еще не реабилитировался до конца, но уже почти не кашлял за столом и не прикрывал рот платком. Тот обрадовался, вытащил пальцы из пустого кармашка жилета, открыл часы. Они на это движение отозвались мелодичным звоном — маршевой мелодией.
— Эка, — сказал туберкулезный, — время уже немалое, семь утра.
— Семь? — воскликнул Чекан. — Ни хрена себе! Я же должен быть в Шереметьево-2.
— А что такое, бабу встречаешь?
— Да ну, если бы бабу, не спешил бы. Михару встречать еду.
— Быть того не может! Сегодня?
— Вот тебе и не может быть, он телеграмму мне из Магадана отстучал, что сегодня будет. От звонка до звонка оттрубил.
— Сколько же мы его не видели?
— Девять лет, — усмехнулся Чекан, задумчиво посмотрев в потолок на роскошную хрустальную люстру, которая была бы уместна на какой-нибудь станции метрополитена, а не в московской квартире. Но это не резало глаз.
— Хороша? — спросил хозяин. — До этого ты только в карты смотрел.
— Хороша, но не мое.
Ведь и зал, в котором сидели бандиты, был размером под стать подземным дворцам, возведенным в сталинские годы. Комната, в которой они играли, была не меньше шестидесяти квадратных метров и не меньше двухсот кубатуры.
Борис аккуратно собирал деньги. Вначале он их считал, но Чекан махнул ему рукой, мол, лишнее. И дело пошло быстрее.
— А чего же он только тебе телеграммку-то отстучал, мы бы тоже его встретили.
— Михара просил вам не говорить.
— Так ты же сказал.
— Сегодня можно, — Чекан потянулся, пытаясь сбросить сон, провел ладонью по глазам. — Эх, рассвело бы, сон бы как рукой сняло бы, а так — тянет.
— Ничего, пока до аэропорта доедешь, вздремнешь в машине.
Чекан быстро собрался, пожал на прощание всем руки, хозяину сильнее, чем другим.
— В общем, до встречи. Не знаю, буду ли сегодня у вас ночью. Скорее всего на игру не приеду. Да и вам отоспаться следует. А вот через пару дней обязательно дам возможность отыграться. Поверьте, уж я и так пытался проиграть, и так, и эдак. Но судьба, видно, есть судьба. Если уж она ведет прямую линию, то ведет до конца. А если начинает петлять, то делает это так, что никому не распутать, как ни думай, ни гадай.