Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография]

Прежде чмъ начать нашъ разсказъ, мы должны, хотя вкратц, объяснить отношенія нкоторыхъ изъ дйствующихъ въ немъ лицъ.

Около 1670 года, въ Пенсильванію прибылъ человкъ, по имени Мармадуке Темпль, купилъ большую полосу земли и сдлался защитникомъ и покровителемъ многихъ бдныхъ колонистовъ. Онъ былъ очень благочестивъ; хозяйственныя же занятія его были не обширны, и онъ умеръ какъ разъ вовремя, чтобъ избгнуть страшной участи совершеннаго разоренія. Наслдники его не сумли поправить своихъ обстоятельствъ дятельностію и прилежаніемъ; все боле и боле погружались они въ бдность и нищету, пока, наконецъ, отецъ человка, играющаго въ нашемъ разсказ важную роль, подъ именемъ судьи Мармадуке Темпля, снова усплъ подняться по гражданской общественной лстниц. Онъ женился на богатой двушк, и тмъ получилъ средства дать своему единственному сыну отличное воспитаніе.

Молодой Мармадуке познакомился въ школ съ ровесникомъ своимъ, Эдуардомъ Эффингамомъ. Его семейство было богато и имло всъ; отецъ былъ прежде солдатомъ, и затмъ, прослуживъ много лтъ своему королю офицеромъ, удалился къ частной жизни, въ чин маіора.

Когда женился единственный сынъ его, Эдуардъ, то маіоръ отдалъ ему все свое огромное состояніе, и Эдуардъ поспшилъ отыскать своего товарища, Темпля, и предложить свои услуги, располагать которыми онъ имлъ теперь возможность.

На деньги Эдуарда, въ столиц Пенсильваніи устроился немедленно торговый домъ, управленіе которымъ поручено было молодому Мармадуке, и онъ считался единственнымъ хозяиномъ, не смотря на то, что и другой имлъ скрытно половинное участіе въ доходахъ предпріятія. Союзъ этотъ долженъ былъ оставаться скрытымъ по двумъ причинамъ: во-первыхъ, Эдуардъ, какъ потомокъ воиновъ, считалъ униженіемъ принимать открытое участіе въ торговл; a во-вторыхъ, маіоръ Эффингамъ питалъ непреодолимое отвращеніе ко всему, что носило имя квакера; Мармадуке же, хотя самъ и не придерживался строго этой секты, но все таки происходилъ отъ древней квакерской фамиліи.

Много лтъ управлялъ Мармадуке торговлею съ такимъ благоразуміемъ, что достигъ большихъ барышей.

Но возникшія безпокойства, которыя предшествовали войн за американскую независимость, послужили поводомъ тому, что тайный союзъ друзей получилъ тяжкій ударъ.

Эффингамъ держался стороны англичанъ, между тмъ какъ Темпль присоединился къ своимъ соотечественникамъ. Какъ только началась война, то Эффингамъ, передавъ на сохраненіе своему другу вс бумаги и все, что имлъ цннаго, оставилъ безъ отца своего колонію, чтобъ присоединиться къ войску англійскаго короля. Такимъ образомъ прекратились вс сношенія между друзьями, и Мармадуке, вслдствіе войны, увидлъ необходимость взять все свое имущество вмст съ бумагами своего друга изъ района королевскихъ войскъ, и покинуть Филадельфію.

По окончаніи войны, Мармадуке купилъ за безцнокъ обширныя владнія и сосредоточилъ все вниманіе на обработк земли, которая подъ его разумнымъ руководствомъ приносила гораздо боле дохода, чмъ можно было ожидать; вскор онъ считался однимъ изъ самыхъ богатыхъ владльцевъ страны. Единственной его наслдницей была дочь, мать которой умерла еще до начала нашего разсказа. Никому не были достоврно извстны настоящія отношенія богатаго владльца къ его прежнему другу, Эдуарду Эффингаму, но они ясно разовьются передъ нами ниже.

Въ одинъ прекрасный, но холодный декабрскій день 1793 года, тихо подымались сани по отлогости горы, лежащей недалеко отъ источника Сускеганы, почти въ центр Нью-іоркскаго штата. На всемъ пространств, куда только достигалъ взоръ, земля покрыта была снгомъ на цлый аршинъ. Въ воздух сверкали и блистали мильоны ледяныхъ кристаловъ. Морозъ былъ такъ силенъ, что лошади, запряженныя въ сани, покрылись слоемъ инея. Ими управлялъ негръ, черное лицо котораго пестрло отъ холода, и изъ его большихъ черныхъ глазъ невольно струились слезы. Не смотря на то, онъ весело улыбался, вспоминая о близости своей родины и предстоящихъ удовольствіяхъ сочельника въ теплой комнат. Въ довольно помстительныхъ саняхъ сидли только дв особы: мужчина среднихъ лтъ и молодая двушка.

Оба были такъ закутаны въ шубы и разную теплую одежду, что можно было видть только черные глаза двушки и прекрасное, выразительное лицо мужчины, черты котораго обнаруживали умъ, веселый нравъ и добродушіе.

Путешественники эти были: судья Мармадуке Темпль и дочь его Елисавета, которую отецъ везъ обратно на родину посл четырехъ лтъ, проведенныхъ ею въ одномъ изъ пансіоновъ Нью-Іорка.

Гора, на которую подымались сани, окаймлена была громадными красными елями, верхушки которыхъ подымались боле чмъ на 180 футовъ. Кругомъ царствовало глубочайшее спокойствіе: только тихо колыхались и шумли вершины деревъ, волнуемыя втромъ, отъ котораго путешественники защищались густымъ лсомъ. Сани безпрепятственно подвигались, какъ вдругъ послышался громкій, продолжительный вой какъ будто стаи собакъ, повторяемый эхомъ по верхамъ лсистыхъ горъ. Судья тотчасъ же приказалъ негру разнуздать лошадей и остановиться.

— Не зди дальше, Али, сказалъ онъ: — тамъ старый Гекторъ, котораго лай я узнаю изъ десяти тысячъ собакъ. Кожаный-Чулокъ, вроятно, на охот, и я вижу въ нсколькихъ саженяхъ впереди насъ свжіе слды оленя. Лиза, если ты не боишься выстрла, я общаю теб для сочельника великолпное жаркое.

Негръ сдержалъ лошадь, a Мармадуке Темпль вышелъ изъ саней, снявъ предварительно шубу. Поспшно отыскалъ онъ свое великолпное двуствольное ружье, осмотрлъ курки и только-что хотлъ идти, какъ въ кустахъ послышался легкій шорохъ приближающагося оленя, и вскор затмъ статное животное въ нсколькихъ шагахъ отъ прозжающихъ стало переходить черезъ дорогу. Ричардъ Темпль съ увренностію опытнаго охотника поднялъ ружье и выстрлилъ. Животное, казалось, невредимо бжало дале; Темпль вторично выстрлилъ по немъ, но и этотъ выстрлъ едва ли былъ удачне. Елизавета думала, что олень ушелъ, какъ этотъ вдругъ снова явился и спокойно продолжалъ дорогу. Въ это время въ воздух раздался громкій и звучный выстрлъ; олень сдлалъ сильный прыжокъ и когда выстрлъ повторился, то упалъ на землю и нсколько времени катался по снгу. Громкое: браво! раздалось изъ устъ невидимаго стрлка и изъ-за елей показались двое мужчинъ, наблюдавшихъ, вроятно, за оленемъ.

— Ага, Натти! вскричалъ Темпль, приближаясь къ убитому животному: — еслибъ я зналъ, что вы такъ близко устроили свою засаду, то приберегъ бы свои заряды; но все же нельзя ручаться, что ни одна изъ моихъ пуль не попала въ него.

— Нтъ, нтъ, отвчалъ тотъ, съ спокойнымъ смхомъ:- вы истратили зарядъ только для того, чтобы погрть свой носъ въ холодный вечеръ. Какъ могли вы надяться убить взрослаго оленя изъ такого ружья какъ ваше; стрляйте-ка лучше фазановъ и лебедей, которыхъ довольно y вашего дома; для нихъ оно годится; но если вамъ захочется медвжьяго окорока или настоящаго оленя, то я вамъ совтовалъ бы употреблять лучше длинное ружье, если не хотите истратить боле пороху, чмъ можете.

— Нтъ, Натти, ружье стрляетъ хорошо, и отъ него досталось уже не одному оленю, отвчалъ Темпль, съ самодовольной улыбкой. Конечно, одинъ стволъ былъ заряженъ мелкой, a другой крупной дробью, но вдь въ олен два выстрла: одинъ въ сердц, a другой въ ше, и очень можетъ быть, Натти, что одинъ мой.

— Ну, все равно, кто его ни застрлилъ, дло въ томъ, кто его уничтожить, отвтилъ раздраженный охотникъ, и, вынувъ ножъ, перерзалъ оленю горло. Если въ олен дв, пули, то разв не два выстрла были сдланы? И разв неграненый стволъ могъ сдлать такую рану, какъ y него на ше. Вы не можете отрицать, Темпль, что олень палъ при послднемъ выстрл, a выстрлъ этотъ сдланъ былъ рукой боле молодой чмъ наша. Что касается меня, то я, хотя и бдный человкъ, могу обойтись и безъ этой дичи, но при всемъ томъ, неохотно отказался бы отъ своихъ справедливыхъ притязаній въ свободномъ государств.

— Этого и не нужно, Натти: я защищаю свой выстрлъ только изъ-за чести. Животное можно оплатить нсколькими доллерами, но чмъ можно вознаградить за честь носить оленій хвостъ на шапк? Подумай только, какъ могъ бы я осмять двоюроднаго брата, который во всю зиму принесъ домой только куропатку да пару сренькихъ векшъ.

— Да, да, Темпль; дичь теперь все становятся рже, чмъ боле распространяется порубка лса, сказалъ Натти, качая головой. Было время, когда я убивалъ изъ моей хижины тринадцать оленей, не считая молодыхъ. Чтобы имть медвжій окорокъ, стоило только не поспать ночь, и можно было наврно сказать, что убьешь медвдя изъ щелей блокгауза; да притомъ и уснуть не было возможности, потому что волки своимъ воемъ держали насторож. Вотъ и Гекторъ, сказалъ Натти, дружески похлопывая по широкой спин большой черной съ желтыми пятнами охотничьей собаки, съ блымъ хвостомъ и лапами; посмотрите, какъ волки прорвали ему горло. Это случилось въ ту ночь, когда они хотли вытащить y меня дичь изъ трубы. Да, собака врне инаго христіанина: она никогда не забываетъ своего друга и не противится той рук, которая ее кормитъ.