Поселок на озере

Покровский Сергей Викторович

— Знайте, — сказал Уоми, — отец Уоми — сам Дабу. Он принял мою жертву. Филин ел мясо, которое Уоми ему принес. Он дал мне перо, чтобы все знали: Уоми — сын Дабу.

Уоми вынул из-за пазухи большое полосатое перо из крыла ночной птицы и поднял его над головой.

Послышались крики удивления. Только слепые глаза старого Ходжи глядели куда-то в небо, а левое ухо его было повернуто к Уоми. Он все еще хотел слушать и слушать.

Поселок Ку-Пио-Су был покорен. Все с восторгом глядели на Уоми. Вернувшийся сын Гунды казался героем, овеянным необычайной тайной.

Все

хотели увидеть скорее волшебный нож и всей толпой повели Уоми к хижине Мандру.

Один Ходжа-слепец остался на прибрежном песке. Лицо его сияло; он, казалось, не замечал внезапно наступившей тишины.

В хижине Мандру

Хижина Мандру была самой большой в поселке. Она была похожа на конус, глубоко врытый в землю.

Чтобы проникнуть в этот дом, надо было пройти через узкий коридор. Точнее, не пройти, а пролезть ползком, потому что вход был низок.

Пол хижины был, по крайней мере, на целый метр ниже уровня почвы. Земля, выброшенная при углублении пола, окружала хижину высоким валом. Этот вал составлял как бы основание постройки. В него упирались нижние концы длинных жердей, поддерживавших тростниковую обшивку кровли; на нее сверху был наложен для тепла слой сшитых звериных шкур.

Старики первые вошли в хижину. За ними следом — мужчины и несколько женщин.

В хижине было темно.

Огонь на очаге почти затух, и только несколько красноватых углей тлели, полузасыпанные пеплом.

Дымовая дыра наверху была единственным окном, пропускавшим сюда лучи света.

Когда глаза Уоми привыкли к полумраку, он увидел перед собой худого, белого как лунь старика, который молча уставился на него выцветшими глазами.

Кто-то успел подбросить на очаг сухой хвои и сосновых сучьев. Вспыхнувшее пламя осветило хижину.

Хижина была велика.

Ее основанием был правильный круг с поперечником в двадцать шагов. Земляные стены были закрыты прочным плетнем, укрепленным на кольях. По стенам кольцом шли низкие и широкие земляные нары, покрытые шкурами лосей, волков и других зверей. На нарах можно было сидеть, как на скамье, и лежать головой к стене, вытянувшись во весь рост. Кольцо нар прерывалось только у входа. Здесь стояли два толстых ствола, подпиравших кровлю. Другие два — против входа. Еще по столбу было врыто на правой и на левой стороне.

Два глиняных горшка стояли по сторонам входа. Они были высотой почти в половину человеческого роста. В них женщины сливали воду, которую носили с реки берестяными ведерками.

Уоми, впрочем, не интересовался этой хорошо знакомой ему обстановкой. Он видел перед собой старика, главного виновника его долгого изгнания.

— Говори, — сказал Мандру, протянув вперед бледную, костлявую руку, — где был? Зачем вернулся?

— Был далеко, — сказал Уоми. — Вернулся жить дома.

— Рассказывай! — приказал старик.

И Уоми должен был повторить еще раз то, что случилось с ним на чужбине.

— Слушай, Мандру! — закончил Уоми и сделал несколько шагов вперед. Он подошел к огню, и только очаг отделял его от старика. — Уоми жил у чужих. Они спасли его. Они поили и кормили Уоми.

Они согрели, когда он замерзал. Они давали все, что ему было нужно. А Уоми все не забывал про Рыбное Озеро. Он тосковал о матери, которая его вскормила. Тогда Уоми задумал вернуться. Чужие дали ему лодку и оружие и отпустили его. Они хотели, чтобы Уоми взял в жены лучшую девушку. Но Уоми хотел вернуться, и тогда их старший дал вот этот нож.

Уоми вдруг вынул из-за пазухи острый и длинный предмет, блеснувший в его руках. Это был бронзовый нож, в отточенном острие которого отражалось пламя.

Уоми продолжал:

— Старик дал мне его и сказал: «Возьми! Этот нож не простой. Его сделали люди, которые живут далеко. Его променял гость за двадцать куниц и за медвежью шкуру. У кого этот нож, тот никого не боится. Этот нож подобен грому. Кому он пронзит сердце, тот умирает».

Уоми взмахнул кинжалом, показывая, как будет поражать врага.

И все увидели, что Мандру смертельно побледнел. Все бывшие в хижине разом затихли и, сдерживая дыхание, ждали, что будет.

— Четыре года Уоми жил у чужих, — сказал Уоми. — Четыре года плакала о нем его мать. Но Уоми не забыл ни озера, ни родного поселка. Старики Ку-Пио-Су отдали Уоми Реке, чтобы она утопила его. Но Уоми живет и стал сильнее, чем прежде. Мандру сказал: Уоми — сын Злого Лесовика. А Уоми говорит: это не так. Уоми был у самого Дабу и видел его душу. Она была похожа на филина. Она ела мясо, которое Уоми принес. Она открыла ему правду: не злой Невидимый был отцом Уоми, а сам Дабу, отец всех дубов… И вот, гляди, дед: филин дал Уоми свое перо и сказал: «Покажи его Мандру! Пусть он знает, что Уоми — сын Дабу».

Мандру поднялся, опираясь на крючковатую палку, и в глазах его отразился неподдельный ужас.

Некоторое время он молча глядел на Уоми, шевеля тихо губами, и, как будто сделав над собой неимоверное усилие, промолвил:

— Живи! — Потом опустился на нары и прибавил: — Сын Дабу!..

Пир

В поселке Ку-Пио-Су пировали. Пир продолжался до наступления ночи и до вечера следующего дня. День возвращения Уоми, как нарочно, ознаменовался великолепным уловом. Рыбаки доставили в своих челноках несметное множество щук, карпов и стерлядок, а мужчины из хижины Сайму приволокли из лесу убитую косулю. Пищи было вдоволь, и это веселило сердца. Все радовались также, что Уоми признал сам старший старик. Все повторяли последние слова Мандру.

Если действительно Уоми — сын Дабу, отца дубов и дружеского покровителя Ку-Пио-Су, то всякие страхи, из-за которых был изгнан Уоми, потеряли силу.

Кроме обжаренного на вертеле мяса и рыбы, испеченной на угольях, на пиру можно было видеть груды ракушек, которые ели сырыми. Пищу запивали не только водой. Женщины вынесли горшки с напитками, которые варились из сока давленых ягод: черешен, вишен и малины. Их подсахаривали пчелиным медом. Перебродив, они делались хмельными и веселили сердце. Понемногу начались игры и пляски. Играла не только молодежь, но и те старики, ноги которых были еще достаточно крепки. Героем праздника был Уоми.