Посёлок
Шрифт:
Олег лучше других понимал, что его детище — корабль ненадежный. Он уже научился чувствовать шар и знал, как легко он под действием слабого ветерка готов нестись куда придется.
Во второй свой полет Олег взял с собой Казика. Это было справедливо. Казик добровольно возился с неприятными делами, связанными с шаром. Он без устали таскал дрова для шара и давил прессом масло из них. Он ходил на охоту на мустангов, потому что надо было чинить и латать шар.
Олег заметил, правда не сразу, как проявляется человеческий эгоизм в отношении к шару. Может, люди и не замечали собственного эгоизма, только со стороны ты видишь чужие слабости. Те, кто хотели полететь на шаре, честно
Мать лететь отказалась, и это было хорошо. Но каждый раз, когда Олег готовился к полету, она выходила на площадку и обязательно проверяла, хорошо ли держит канат.
Казик с Фумико канат нарастили. Еще метров на двадцать. Больше не получалось. Он оказывался таким тяжелым, что тянул шар книзу, к тому же начинал рваться.
Дик поднялся одним из последних. Он несколько дней после первого полета избегал Олега, так как считал себя виноватым в том, что чуть не произошло крушение. Олег сам спросил его, хочет ли он подняться, и Дик согласился.
В тот день шел дождик, и капли срывались с шара, отчего было плохо видно. Олег чувствовал, что Дик оробел — он был в чужой обстановке, а Дик всегда терялся в чужой обстановке: Олег помнил, каким был Дик на «Полюсе». Он так и простоял весь полет, держась за канаты со своей стороны корзины, и не решился обойти ее. Дик взял с собой в полет арбалет и даже заткнул за пояс бластер, все это было лишнее, но Олег сделал вид, что не заметил.
Неожиданно Дик сказал:
— Летом надо будет дойти до большой степи. Я думаю, она начинается вон там.
И он показал пальцем к югу, где лес сливался с облаками.
— Там должно быть много оленей, — добавил Дик.
И Олег понял, что Дик все равно остается на земле.
Но он был неправ. Дик чувствовал себя неуверенно в слишком легкой, почти прозрачной плетеной корзине. Однако главное было в другом: впервые в жизни он завидовал Олегу.
Пока Олег занимался хоть и нужными для поселка, но не очень нужными, с точки зрения Дика, делами, Дику было все равно. У него был свой лес и свои победы. И только теперь, глядя на лес и видя, как среди ветвей крадутся шакалы, как ползет по стволу ногастая змея, как пучатся от весенних соков стволы серебряных сосенок, — видя то, что было недоступно не столь тренированному и чуткому взгляду Олега, Дик осознал дополнительную власть и свободу, которые дает обладание шаром. В нем проснулось острое желание лететь по воздуху к новым лесам, гнаться за стаями зверей, опускаться на ночь возле таинственных речек…
Олег с удивлением увидел, как Дик достает бластер.
— Ты что? — удивился он.
— Тихо, — прошептал Дик.
Зеленый нитяной луч протянулся к деревьям у болота — немым и неподвижным. И тут
— Я такого еще не видел, — сказал Дик, пряча бластер. — Давай спускаться. Я хочу посмотреть, кого я убил.
С Марьяной Олег поднимался в тихую теплую погоду.
— Здесь красиво, — проговорила Марьяна. — Не хочется опускаться, правда?
Олег смотрел на нее. Он был точно щедрый хозяин, показывающий гостье свое поместье. И поскольку он знал прелести поместья и был уверен в них, то комплименты воспринимал как должное. И ему было приятно, что именно Марьяна смогла оценить красоту полета.
— И тихо, — сказала Марьяна.
— Спасибо.
— Почему? — Марьяна повернулась к нему и посмотрела на него внимательно, будто увидела в первый раз. — Почему спасибо?
Олег протянул руку и дотронулся до ее пальцев, лежавших на краю корзины. Корзина чуть качнулась, но Марьяна не испугалась.
— Ты все понимаешь, — ответил Олег.
Марьяна оторвала руку от края корзины и вложила пальцы в руку Олега.
Это было так естественно, и его ладонь уже ждала этого прикосновения. Корзина снова качнулась, и Марьяна сделала шаг вперед, чтобы не потерять равновесия. Они оказались совсем рядом, и Олег поцеловал ее в щеку. Он хотел поцеловать в губы, но промахнулся и поцеловал в щеку, возле уголка губ. И уже не было ничего — ни неба, ни шара, — они парили там, где нет никого, кроме них, где так хорошо и понятно.
— Эй! — закричал снизу Казик. — Вы куда пропали?
Марьяна подняла голову — она была на голову ниже Олега — и улыбнулась.
— Что? — не понял Олег.
— Давай подниматься сюда каждый день. — И засмеялась.
— Давай. — Олег тоже засмеялся. — Утром будем подниматься, а вечером спускаться.
— Только Казика жалко. Может, будем его брать с собой?
— Нет, — ответил Олег тихо, он вдруг испугался, что на земле их могут услышать. — Мы никого не будем брать с собой.
— Эй! — кричал Казик. — Спускайтесь! Гроза идет.
У Казика было удивительное чутье на погоду — как у зверя. Он никогда не ошибался. Если он чувствовал, что идет гроза, значит, пора прятаться.
Олег не спеша прикрыл горелку.
И пока шар охлаждался и опускался вниз, он все не отпускал руки Марьяны.
Они успели спуститься в самый последний момент — сильный порыв ветра дергал шар так, что канат трещал. Внизу, кроме Казика, никого не было: после третьего полета решили, что тащить шар за канат не нужно — никуда он не денется. Но в тот раз задержка чуть не кончилась плохо, потому что влекомый порывами ветра шар опустился не на место старта, а на всю длину каната в сторону, у крайнего дома, чуть не задев его. И уже под дождем, борясь с бурей, они прыгали по оболочке, чтобы скорее вышел воздух и можно было бы оттащить шар под навес. К ним на помощь прибежал Дик, потом Сергеев. Все промокли, устали, ругали Олега, что он замешкался со спуском.
— Я же тебе кричал! — повторял Казик. — Ты что, оглох?
Олег не отвечал. Ему хотелось — ну разве в этом признаешься? — снова подняться в воздух, высоко, в грозу, чтобы бешеный ветер нес его — и ничего не страшно, а только весело.
Он ловил взгляд Марьяны. Ему казалось очень важным, чтобы она на него смотрела. И раз или два ему удалось поймать ее взгляд. И тут же его начинали одолевать сомнения: а вдруг она пошутила? Вдруг она не чувствует того, что чувствует он?
Но когда они уже очутились в сарае и шар был надежно спрятан, Марьяна взглянула на Дика и Сергеева, которые стояли возле открытых дверей, пережидая ливень, и прошептала: