Посевы бури. Повесть о Яне Райнисе
Шрифт:
— А ваши люди ничего не напутали?
— Помилуйте, ваше превосходительство!
— Действительно, странная ситуация, — Пашков задумчиво погладил бородку и решительно заключил: — Едва ли здесь есть связь, Юний Сергеевич.
— Прямой бесспорно нет, — не раздумывая, согласился Волков, — но косвенная… Провокаторов убирают. Это общий закон и для эсеров, и для эсдеков, и для нас, грешных. Все цивилизованные государства сурово карают за шпионаж. Не будем закрывать глаза, Михал Алексеич. Принадлежность Райниса к организации тоже бесспорна и никем, в том числе им самим, не оспаривалась. Столь же определенно
— Быть уверенным и располагать фактами — не одно и то же. — Пашков прошелся от стола к окнам. Тонко поскрипывал под ним навощенный паркет. — Если у вас есть хоть какая-то надежда обнаружить личную причастность Райниса к злодеянию, извольте действовать по своему разумению, в противном же случае советую воздержаться. Представляете себе, какой поднимется шум? Только этого нам сейчас недоставало!
— Именно поэтому, Михал Алексеич, — елейным голоском проговорил Волков, — я и обратился к вам за советом. Мне радостно было услышать, что ваше мнение совпало с моим. Без надлежащей уверенности конечно же лучше не начинать. Но не кажется ли вам, что именно студент, о котором я упомянул, поможет нам ее обрести?
— Где уж мне учить вас, Юний Сергеевич, уму-разуму? — Губернатор скривился на мокрый снег за окном. — Выкладывайте-ка карты на стол. Чего вам надобно?
— Хорошо-с, Михал Алексеич! — Полковник подобрался. — На чистоту? По-солдатски? Люблю! Ей-богу, люблю… Загвоздка, видите ли, в том, что без студента нам к убийцам не подобраться. Улик, прямо скажу, никаких. Поневоле хватаешься за соломинку. Авось что-нибудь и выйдет. Но соломинка тоже не простая. Примитивно допросить его — отвертится. Оснований для задержания — никаких. Как тут быть? А выпускать обидно. Сердце слезами обливается, ваше превосходительство!
— И где же выход?
— Выход один. — Волков понизил голос до шепота: — Душу вытрясти из студиозуса, пока не выложит все, что знает.
— Но-но! Я этого не слышал, господин полковник! — строго нахмурился Пашков.
— Так нет же, ваше превосходительство, — Волков укоризненно покачал головой. — Вы не так подумали. Кто же его хоть пальцем тронет? — Он ударил себя кулаком в грудь. — Но погостить у нас молодому человеку придется…
— Меня не интересуют подробности, — отчеканил губернатор, постукивая по столу разрезальным ножом. — До сих пор, Юний Сергеевич, вы решали подобные вопросы сами, постарайтесь действовать аналогичным образом и впредь. У вас есть прямое начальство, на худой конец — господин губернский прокурор.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — Волков по-солдатски вскинул подбородок.
— Попрошу вас, Юний Сергеевич, коротко ознакомить меня с состоянием дел за последнюю неделю.
— Ничего нет проще, ваше превосходительство, — мановением фокусника Волков распахнул папку. — Позвольте начать с сегодняшнего инцидента?
— Пожалуйста. — Губернатор опустился в кресло. — Хотя полицмейстер уже докладывал мне.
— Тогда я опущу детали и сосредоточу основное внимание на политической подоплеке, ибо политические требования выходят на передний план. Лозунги, под которыми проходят манифестации…
— «Долой самодержавие!» — губернатор торжественно
— Около тысячи, ваше превосходительство.
— А в Задвинье?
— Точных данных нет. Известно лишь, что вышли работники Гермингауза, Эйкерта, Гесса и Илгуциемской текстильной фабрики. Человек шестьсот, надо полагать, набралось.
— Студенты?
— От Политехнического института пришло больше сотни.
— Всего, значит, — губернатор быстро прикинул в уме, — менее двух тысяч… Притом в различных районах города и в разное время. Теперь ответьте мне, Юний Сергеевич, сколько народу сбежалось на панихиду?
— Вы совершенно правы, Михал Алексеич. — Волков потупился с деланным смирением. — Несчастный случай вызвал большое возмущение.
— Несчастный случай? — Пашков отвернулся, чтобы скрыть раздражение. — Здесь мы можем, не стесняясь, называть вещи своими именами. Убийство случайного рабочего, Юний Сергеевич, человека из толпы, непростительно. Это больше чем преступление, как говорил Талейран, это ошибка. В насыщенном растворе стихийного недовольства мгновенно создался центр кристаллизации, вокруг которого стали группироваться откровенно деструктивные элементы. Я располагаю последними данными, полковник. На кладбище в Плескодале собралось более тысячи человек! Более тысячи, Юний Сергеевич! Вместо одного флага мы получили кумачовое нашествие. Имеет место геометрическая прогрессия, умножение, которое приведет к катастрофе.
— Прискорбный случай, Михал Алексеич. Насколько мне известно, полицейские стреляли в воздух.
— Я не верю в пули, рикошетирующие от облаков. Не будем говорить о случайностях. И не надо уверять меня, что убитый являлся видным комитетчиком, главным смутьяном. Не сомневаюсь, что это был первый попавшийся. Мне ясна психологическая подоплека происшествия. Полиция открыла огонь просто из трусости. Вот где причина! И это самое страшное. Здесь мы с вами совершенно бессильны. И все же я прошу вас употребить все свое влияние на пресечение подобных безответственных выходок.
— Слушаюсь, Михал Алексеич. — Волков откровенно завел руку за двупросветный без звезд погон и всласть поскребся. — Постараюсь, — без особой уверенности пообещал он. — Не разум правит миром, но стихия и случай. Сегодняшний случай, как вы знаете, не первый и, надо полагать, не последний. Он лишь следствие, а не причина. Хуже всего то, что неповиновение разрастается, как снежный ком. Антивоенные демонстрации перекинулись на уезды. Неспокойно среди батраков, и даже в некоторых воинских частях заметно брожение.