Посейдон
Шрифт:
— Осторожно, ржавчина, — предупреждает он.
— Он кажется таким одиноким. Совсем как на картинках.
Он переносит их через перила и держит Эмму на весу, так, чтобы она могла коснуться ногами палубы. Поднятый в воду ил окружает их, словно тень. Эмма смеется:
— Разве не забавно оставить здесь свежие следы ног? Готова поспорить, о них тут же сочинят какую-нибудь историю с привидениями. И непременно напечатают на первых полосах газет.
— Это только увеличит количество желающих побывать здесь. Они ведь и так уже продают путешествия сюда для тех, кто может себе это позволить.
Она
— Что? — улыбается он.
— У меня в шкафу стоит банка. После того, как мы проходили Титаник в школе, я начала бросать туда мелочь, чтобы накопить на такое путешествие.
Он усмехается и поднимает ее с палубы, чтобы плыть дальше.
— И на что ты их потратишь теперь?
— Наверное, на какую-нибудь из шоколадок, вроде тех, которые Рейчел держит по всему дому. Надеюсь, мне хватит.
Он отводит ее в любой уголок, который она хочет осмотреть. К бреши в палубе сбоку, к якорю, к гигантском винту. Он заводит ее внутрь и показывает ей каюты команды, полуразрушенные коридоры, оконные рамы без стекол.
— Мы можем плыть еще дальше, если твои глаза уже привыкли.
Она кивает.
— Это как смотреть на вещи в лунном свете в ясную ночь. Я вижу почти все, если сосредоточусь.
— Хорошо.
Он подплывает к дыре в полу коридора и указывает в темноту.
— Ни один человек не был там с тех пор, как корабль затонул. Ты готова к этому?
Он видит замешательство в ее глазах.
— Что? — спрашивает он. — Ты себя плохо чувствуешь? У тебя заканчивается воздух? Здесь сильно высокое давление?
Он прижимает ее крепче, готовый рвануть на поверхность, если она ответит "да" на любой из его вопросов. Вместо этого, она мотает головой и закусывает губу.
— Нет, дело не в этом, — говорит она, ее голос срывается.
Он останавливается.
— Трезубец Тритона, Эмма, ты что? Ты... ты плачешь?
— Я не могу удержаться. Ты хоть понимаешь, что это? Это стальной гроб для более полутора тысяч человек. Матери утонули здесь вместе со своими детьми. Люди, которые когда-то ходили по этим коридорам, попали в ловушку под ними. Они ели из посуды, обломки которой разбросаны повсюду. Кто-то носил те ботинки, мимо которых мы проплыли раньше. Члены команды видели свои семьи в последний раз, когда этот корабль покинул порт. Когда мы проходили это в школе, мне было грустно за этих людей. Но это никогда не было настолько реальным. Это душераздирающе.
Гален вытирает тыльной стороной ладони несуществующую слезу, которая, вероятно, была бы там, если бы они не были на глубине двенадцати миль под водой.
— Я не должен был приводить тебя сюда. Мне очень жаль.
Она хватает его за руку, но не отнимает ее от своего лица.
— Ты что, шутишь? Это лучший сюрприз, который ты мог бы мне приподнести. Я не могу придумать ничего лучше. Серьезно.
— Ты хочешь продолжить? Или уже видела достаточно?
— Нет, я хочу еще посмотреть. Я просто почувствовала, что должна вспомнить то, что произошло здесь за все те годы. Быть почтительным посетителем, а не просто глупым туристом.
Он кивает.
— Мы спустимся еще ниже, но только на несколько минут, потом мы должны вернутся. Нам нужно подняться на поверхность медленно, чтобы твои легкие приспособились, если им для этого потребуется время. Но я обещаю, что приведу тебя сюда еще раз, если ты этого захочешь.
Она смеется.
— Извини, но я думаю, что это отныне это мое новое любимое место. Так что мы могли бы даже взять с собой обед в следующий раз.
Вместе, они погружаются еще глубже.
* * *
Теплый свет внутри ее дома освещает крыльцо. Он выключает двигатель машины, борясь с желанием отъехать от ее подъездной дорожки и уехать куда-то, все равно куда. Лишь бы с ней вместе.
— Мама дома, — мягко говорит Эмма.
Гален улыбается. Ее волосы все еще влажные после душа, который она приняла у него дома, а ее одежда— джинсы и разноцветная майка, — слегка помяты, из-за того, что они были как попало сложены в дорожную сумку в шкафу Рейчел. Их теплый и приятный вид привлекает его так же, как и то маленькое пурпурное платье, которое она одевала на свидание с ним. Он хочет ей сказать об этом, но она уже открывает дверь.
— Я уверена, она услышала, как автомобиль затормозил, так что я должна поскорее зайти внутрь, — говорит она.
Он смеется, пытаясь проглотить разочарование, пока провожает ее к двери. Она крутит в руках ключи, как бы решая, который из них откроет чертов замок. Так как на связке всего три ключа, и два из них от машины — Гален понимает, что она тянет время. Она не хочет, чтобы этот день закончился, ровным счетом, так же как и он.
Эмма смотрит вверх, встречает его взгляд.
— Я даже не могу сказать, как круто это было. Самый лучший день, честное слово.
— Знаешь, что мне больше всего понравилось? — говорит он, подходя ближе.
— Хмм?
— Мы не поругались. Ни разу. Ненавижу с тобой ссориться.
— И я тоже. Это всегда кажется пустой тратой времени, когда...
Он подходит невероятно близко, не отрывая взгляда.
— Когда?
— Когда мы могли бы наслаждаться компанией друг друга вместо этого, — шепчет она. — Но тебе, наверное, не очень-то и приятна моя компания. Я не очень хорошо вела себя в последнее вре...
Он прижимает свои губы к ее, обрывая на полуслове. Они мягче, чем он мог себе представить. И этого недостаточно. Он проводит рукой по ее щеке и запускает пальцы в мокрые локоны, притягивая ее к себе. Она становится на носочки, отвечая его порыву, и обхватывает его руками за шею, когда он отрывает ее от земли. Она так же хочет этого как и он, открывая рот для более страстного поцелуя и прижимаясь к нему. И Гален решает, что нет ничего лучше, чем целовать Эмму.
Кажется, все в ней создано для него. Ее губы движутся в одном ритме с его. То, как она запускает пальцы в его волосы, отчего у него бегут мурашки вдоль позвоночника. То, как ее прохладные губы заставляют все внутри него гореть. Она создана для его объятий, словно каждый изгиб ее тела соответствует его.
Ни один из них не понял, когда открылась дверь, но поцелуй был прерван, когда мама Эммы прокашлялась.
— Ой, простите, — выпаливает она. — Мне показалось, я слышала, как подъехала машина.... Ох, что ж, я лучше подожду внутри, — она исчезает за почти захлопнувшейся дверью.