Посиделки в межпланетной таверне "Форма Сущности"
Шрифт:
Мама замолчала.
– - Ну а дальше?
– вскричал я, заинтригованный.
– Что их дома-то ждёт?
– - Дальше старичок ничего не успел сказать. Огорченный и шокированный Самсобой испепелил его. И радостно вздохнули тридцать семь небес и тринадцать глубин, ибо они опасались, что старец, отыскав страну Ых и поймав кайф, достигнет такой духовной силы, что станет вмешиваться в судьбы небо- и адожителей и управлять ими; а он уже и без того сидел у них в печенках со своими вечными жалобами на здоровье и плохое качество обслуживания в магазинах и аптеках. Таким образом, пилигрим сгинул под всеобщие аплодисменты, но заклятие-то осталось. Вот потому ты, сынок, и чувствуешь ныне необъяснимое возбуждение и неодолимое желание вступить на тропу войны и подвигов.
– - С чего ты взяла?
– - изумился я.
– - Ничего подобного я не ощущаю. Как раз наоборот, я бы сейчас съел чего-нибудь
Тут я кое-что вспомнил, связал вместе некоторые нити её рассказа (который я вам передаю в достаточно усовершенствованном виде), и меня осенили:
– Постой, мама, что же это, наша урна для костей?..
– Да, Лёва, это Чаша Святого Грааля. Лет триста назад твой папа подобрал её в лесу, приняв за чашечку для бритья, и с тех пор она висит над нами, как дамоклов мяч -- беда с этими мифологическими сравнениями, никогда не знаешь точно, что они означают. Это всё равно как сизифов труп -- зловеще, но красиво. Или бездонная вагина, которую должны постоянно наполнять Данаиды -- но эту историю тебе ещё рано слушать. Что только мы ни делали с колдовским сосудом: и в речке топили, и в покер соседям проигрывали, и в Россию под видом гуманитарной помощи направляли -- ничто его не берёт. Проходит несколько дней -- и он снова на прежнем месте, и такая от него по всему дому благодать -- не продыхнуть. Нетопыри -- и те сбежали. А сколько раз из-за него проезжие паладины наш дворец громили -- и не сосчитать. Ворвётся, бывало, всех зомбей до дрожи запугает, посуду перебьёт, старенького дедушку мечом ткнёт -- и к Чаше. Потянется к ней ручонками шаловливыми, глаза горят, зубы щёлкают -- аж пломбы по полу горохом... Тут, естественно, молния, гром, куст какой-нибудь неопалимый и голос из облаков: я тебе, дескать, задам! А он уж, болезный, на коленях, последние волосья с плеши рвет и голосит: ах, я недостойный рыцарь, искусам поддавался, соблазнов не избегал, сказать, что замечен в порочащих связях, -- значит, ничего не сказать. Я в монастырь отправлюсь, я в пустыню уйду. Потрепыхается так в конвульсиях с полчасика, успокоится, отойдёт, отдохнёт -- и за дверь, снова на турнирах биться, живность экзотическую истреблять и повышать сексуальное образование сельского населения. А Чаша здесь остается, с нами. Правда, последние полтораста лет, когда мы её под мусор догадались использовать, вроде полегче стало. По крайней мере, прекратили по ночам ангелы являться и этими... как их... кимвалами бряцать. Но окончательно избавить нашу семью от сего... предмета можешь только ты, Полусредний!
Вот так я был повёрстан в герои. Не могу сказать, что эта перспектива меня прельщала, но мама намекнула на возможность потери престижа, жилплощади и материального вспомоществования...
– - Слушай, а если я просто выйду на большую дорогу, покараулю одинокого рыцаря, сражусь с ним и, пользуясь фактором внезапности, всучу ему этот кубок? И дело с концом!
– - Нет, Левый, так нельзя. Всё-таки мы, драконы, -- хранители традиций. Если уж мы уклонимся от исполнения своих обязанностей, то наш мир, и так не слишком мудро устроенный, превратится в сущий бедлам -- право, не знаю, что это означает. Ты действительно можешь начать с торного пути, но затем должен свернуть на нехоженые тропы и продвигаться трассой тягот и лишений. Тебя ждут непроходимые чащи и бездонные моря, кровожадные монстры и потерявшие всякий человеческий облик рыцари. Покажи себя во всем блеске, Левый Полусредний!
Тебе также встретятся разнообразные искушения в виде вина, еды, золота, человечьих и драконьих самок -- не избегай их. Помни: славу драконьему племени как раз и принесло сочетание мощи с мелкими, простительными слабостями. Если где-нибудь предоставится возможность сжечь городок-другой или хорошенько пограбить -- воспользуйся ею. Надо же и о чести рода подумать! Но помни: главная твоя цель лежит далеко на западе. Там огромные площади заняты полями зерновых, находящимися в коллективной собственности и потому отравленных гербицидами, задушенных сорняками и выжженных солнцем.
В самом сердце этой полумёртвой зоны стеной поднялись над землей сверкающие непереносимым для глаз блеском Кисломолочные горы. Немногочисленные проходы и тайные тропы в горах охраняет эльфийская гвардия. Это не те безобидные эльфы с крылышками, к которым ты привык и которые порхают неглиже на солнечных полянках и по ошибке вступают в противоестественные половые сношения с зазевавшимися бабочками. Нет, это нелетучие эльфы-переростки под два метра, жестокие, кровожадные, безжалостные. Их девицы страдают половой гиперактивностью и
В центре горного кольца возносит к небу заостренные башни белый замок Абар-Кадабр, названный так в честь братьев, построивших и его, и парную к нему цитадель Кадабр-Абар, расположенную вне Кисломолочной системы и ныне сданную в аренду под ресторан "Макдональдс". В белом замке проживает великий чародей Васильич. В прежние времена он был воином. дуэлянтом, жуиром и вообще роковым мужчиной, но с возрастом остепенился, увлекся позитивной магией и стал положи тельным до полного отвращения. Только он в силах освободить тебя от Чаши, но как добиться его согласия -- Бог весть. Скорее всего, это невозможно, но ты ведь добровольно принял на себя эту ношу.
– - Добровольно?!!
– - Конечно. Я тебя, во всяком случае, не уговаривала.
Мама всегда передёргивала во время игры в карты.
Период сборов я опущу. Когда мы уже прощались, папа прижал меня тремя лапами к головогруди и сказал секретным голосом (примерно вдвое тише обыкновенного):
– - Последнее напутствие, сынок. Мы, драконы, слывём существами мудрыми, поэтому, если ляпнешь какую-нибудь глупость, делай загадочный вид. Пусть ищут в твоих словах второе дно, а ты им не мешай и избегай разъяснений. Надо все же реноме хранить. Не позорь наш род, Левый, но и не прославляй сверх необходимого. От этого суета одна и беспокойство. Помни: сон -- вторая пища, но настоящая еда лучше. Пиши с дороги. Ну, счастливо.
На этом прощание можно было считать законченным, и я, взмахнув крыльями, направился прочь от восходящего солнца.
И подумать только, что уже на следующий день меня ждало первое приключение. Я, не останавливаясь, пролетел над деревнями Три Помойки (известной своим собором двенадцатого века, сгоревшим в тринадцатом), Четыре Помойки, Пять Помоек, Одна Большая Помойка. Кстати, согласно господствующей версии, вышеуказанные населенные пункты наименованы в честь легендарного князя Помоя, который неоднократно останавливался здесь на привал и знакомился с местными девушками; с тремя, четырьмя, пятью -- соответственно длительности привалов -- и с одной, но очень крупной (вариант: с одной, но по большому счёту). В пользу этой версии говорит тот факт, что на здешних полях, лужайках и сеновалах до сих пор находят в больших количествах оставленные некогда воинами Помоя монеты, спички, порнографические открытки, презервативы, предметы женского белья и похабные надписи, а брошенные ими пустые бутылки являются основной статьей дохода аборигенов. Альтернативная гипотеза, связывающая названия деревенек с пунктами складирования общественных отходов, отвергается местными историками как абсолютно неправдоподобная.
Далее протекает речушка Малая Простата, на берегу которой я встретил и утилизировал первую девушку. Облокотившись на восходящие воздушные потоки, я как раз погрузился в аппетитные воспоминания, когда появилась Она. Я сначала даже принял её за видение, столь она была прекрасна: шелестящие крылья, подобные широкому кружевному плащу и в размахе достигающие десяти метров, восхитительная причудливо изогнутая морда с тремя рядами острых лимонно-жёлтых клыков, за которыми скрывался дразняще тоненький раздвоенный язычок, вытянутое в полёте безупречных линий и пропорций тело, шесть стройных лап, пальцы которых украшали кольца с изумрудами каратов по пятнадцать, и длинный, плавно покачивавшийся на ветру хвост. Вся её шкура блестела и переливалась на солнце, как будто была покрыта драгоценными камнями. Собственно, её панцирь и в самом деле в соответствии с разорительной модой того времени усеивали драгоценности, но так, как я выразился выше, звучит поэтичнее. Именно о подобной драконессе мечтал я в эротических снах ранней юности, когда наш дворцовый доктор понапрасну пытался избавить Левого Полусреднего от отсутствующего у него эдипова комплекса. Увидав меня, крылатая дива на лету извернулась и, изменив курс, направилась в сторону леса, темневшего на юго-западе.
– - О, несравненная!- воскликнул я, нагоняя беглянку.
– - Куда же вы стремитесь, покинув несчастного, который был мгновенно сражен вашим убийственным обаянием и укушен в сердце каждым из ядовитых зубов вашей дивной челюсти?
– - Чего надо?
– ответствовала она, одарив, наконец, взглядом выпуклых глаз с узкими желтыми зрачками; низкий хриплый голос гармонировал со всем её обликом и будил поэтические струны, дремавшие в глубинах моей души.
– - Ишь, какой галантный! Небось, из города?