Посланец небес
Шрифт:
«Ну и мерзкие хари! – раздался ментальный голос командора. – Чего ты ждешь, внучок? У тебя же лазерный меч! Нашинкуй отбивных из поганцев!»
Но устраивать бойню Тревельяну не хотелось. Сунув хлыст за пояс, он вытащил лютню и дернул струны определенным образом, включив голопроектор. Аккорд номер три, для превращения в пламя… Сейчас он представлялся четвероруким хищникам в виде бушующего огня, пусть не жаркого, не палящего, но страшного видом; иллюзия была достаточно реальной, чтобы в нее поверили и зверь, и человек. Скрытый огненными оранжевыми языками, что поднимались выше головы, Тревельян шагнул к вожаку и рявкнул:
– Этого хватит, вонючка рыжая? Или тиранозавра изобразить?
Заскулив, пац метнулся к дереву. Его воинство разбегалось; самцы удирали первыми, за ними –
«Я бы им все же кровь пустил, – заметил командор. – Для острастки! Чтоб уважали! Люди мы или не люди?»
«Люди», – мысленно ответил ему Тревельян и, не выключая миража, полез на перевал. Миновав седловину, он избавился от огненного обличья. Пологий склон горы тянулся вниз, большие деревья тут уже не попадались, а торчали камни, заросшие кустарником и багровым мхом, поднимавшимся до колена. Но на прибрежной равнине, что лежала к северу, опять курчавились необозримые леса, уходившие к границе с Этландом, где чащ и дебрей было не меньше, чем в Хай-Та. Скорее всего, даже больше.
Тревельян спускался быстро, высматривая дорогу, которая, по данным Фонда, проходила между предгорьями и лесной опушкой. То был не широкий благоустроенный имперский тракт, а магистраль местного значения, протоптанная, скорее всего, охотниками из ближайших деревень. Но хайтасцы, кормившиеся в основном дарами моря, к охоте были равнодушны, так что дорога за пятьдесят лет могла исчезнуть начисто.
Но все же Тревельян ее нашел, не столько дорогу, сколько тропу, бежавшую вдоль лесной опушки. Этот факт подтверждал, что специалисты Базы даром хлеб не ели и картам их можно довериться даже через половину столетия. Трудно было ожидать иного; Фонд развития инопланетных культур являлся слишком серьезным предприятием.
ФРИК прогрессировал именно культуры, так как это понятие шире цивилизации; скажем, можно говорить о культуре неолита, хотя ее представителей цивилизованными не назовешь. Идея помощи инопланетным расам зародилась в глубокой древности, еще в двадцатом веке, и первый импульс ей дали не философы, не представители точных наук и, конечно, не политики, а писатели-фантасты. В современном мире Тревельяна Ивана Ефремова, Лема и братьев Стругацких рассматривали как великих гуманистов, намного опередивших свою эпоху; собственно, их предсказания, выраженные в художественной форме, легли в основу деятельности ФРИК. Но, разумеется, с существенными поправками. Киннисон, один из основателей Фонда, доказал (сначала теоретически, а затем на практике), что положительный эффект внешнего воздействия может быть достигнут только в рамках культур, не перешедших некоего порога. Эта граница лежала в позднем Средневековье, когда географические представления о мире еще неясны, когда влияние религии огромно, когда капитал, машины и скорострельные пушки еще не начали своего победного шествия. Помогать без большой крови удавалось лишь обществам на дотехнологической стадии, еще не вступившим в эпоху Великих географических открытий, не поделившим земли и источники сырья в планетарном масштабе, не имеющим иного транспорта, кроме паруса, лошади и собственных ног. Любое тайное или открытое вмешательство в технологически развитую культуру давало негативный результат, который варьировался от всепланетной войны с десятками миллионов погибших до полного разрушения экологии, с регрессом немногих выживших в троглодитов. В технологическом и даже предтехнологическом обществе конкуренция между державами и их владыками уже настолько велика, что всякий эстап, казалось бы, абсолютно невинный, обращается к военным нуждам либо к достижению экономического превосходства – что, в свою очередь, ведет к порабощению соседних стран. Стремление к общепланетному господству обостряет все противоречия, религиозные, расовые, национальные, и жизнь мира в подобный момент зависит лишь от мощности оружия: меч ли это или атомная бомба и смертельный вирус. Во времена Киннисона Фонд попытался прогрессировать три гуманоидные расы, достигшие уровня девятнадцатого века Земли, но больше такие попытки не повторялись. Миры, погубленные вмешательством извне, были переименованы, и даже Тревельян, социоксенолог, не помнил прежних их
С той поры Фонд научился многому и не допускал ошибок ни в большом, ни в малом. Взять хотя бы эту дорогу… Есть на карте – и значит, есть в реальности.
По расчетам Тревельяна, он, лазая по горам, не слишком удалился от морского берега – очевидно, на четыре-пять километров. Ренур, местное солнце, стоял еще высоко, была середина Дня. Не дня вообще, а времени суток, которые во всех цивилизованных странах Осиера делились на пять периодов: Восход – с семи до десяти утра, Полдень – с десяти до четырнадцати, День – с четырнадцати до восемнадцати, Закат – с восемнадцати до двадцати одного. Остальные восемь часов занимала Ночь. Более мелкие доли времени здесь обозначались как середина и четверть; с одной стороны, не очень точно, с другой, осиерцев это устраивало. Они никуда не торопись, а меньше всего – в эпоху технической революции.
Середина Дня – четыре часа по земному счету. Тревельян полагал, что еще до начала Заката он выйдет к какой-нибудь деревушке.
Так оно и получилось. Вскоре он услышал плеск волн, затем тропа резко свернула к северу и сделалась шире, постепенно превращаясь в хорошо утоптанную грунтовую дорогу. Слева от Тревельяна по-прежнему зеленела лесная чаща, а справа были уже не горы, а ровный, усыпанный галькой откос и лазуритовая даль Жемчужного моря. В ней темнели пироги; одни шли под парусом, к другим, застывшим на месте, то и дело поднимались ныряльщики, перебрасывая через борт сетки с раковинами. Берег был изрезан бухтами, их разделяли то невысокая скала, то нагромождение камней или мыс, протянувшийся на сотню-другую метров, и дорога отклонялась и петляла, обходя препятствия. Наконец за очередным поворотом открылся залив побольше тех, что встречались прежде, пальмовая рощица, причалы с лодками, а между рощей и причалами – два десятка аккуратных бревенчатых домиков, навесы, сараи и сети, растянутые для просушки.
На мелководье у берега бродили двое мальчишек с острогами. Увидев Тревельяна, они застыли точно пара изваяний из красноватой меди, затем помчались к берегу, размахивая своими орудиями, подпрыгивая и вскрикивая от избытка чувств. «Хотят напасть?..» – подумал Тревельян, но тут же понял, что ошибается: его приветствовали.
– Т-ты… т-ты правда рапсод? – заикаясь, спросил один из мальчуганов. У обоих брови были необычайно густыми, а мочки ушей оттянуты почти до плеч.
– Рапсод, – ответил Тревельян на восточном диалекте. – Рапсод из Братства Рапсодов, и зовут меня Тен-Урхи. Я иду из…
Но его не дослушали. Пареньки помчались по дороге в деревню, подпрыгивая еще выше и вопя в две глотки: «Рапсод! К нам пришел рапсод! Его имя Тен-Урхи! Настоящий рапсод из Семи Провинций! Тен-Урхи!»
Империю часто называли Семью Провинциями. Двойное имя Тревельяна и его внешность, бакенбарды, темные волосы и пигментные пятна под глазами, были свидетельством того, что он появился на свет в центре материка, у пресного моря Треш. Видимо, люди континентальной расы, да еще певцы, были не частыми гостями в этой деревушке.
Он вступил на небольшую площадку между домами. Люди сбегались со всех сторон – женщины, ребятишки, старики. Мужчин почти не видно, отметил он, – надо думать, промышляют в море.
Вперед выступил старик. Одежды на нем, как и на других жителях, было немного – кусок зеленой ткани, обернутый вокруг бедер, да ожерелье из рыбьих костей и птичьих перьев.
Старец сделал ритуальный знак – описал кружок у сердца. Тревельян ответил тем же.
– Да будут милостивы к тебе Трое, Тен-Урхи! Я разделяю твое дыхание.
– А я – твое, – ответил Тревельян.
– Ты устал? Ты голоден? Ты хочешь пить?
– Устал, голоден и хочу пить.
Его не спросили ни о цели визита, ни о том, откуда он пришел и куда направляется. В рыбацких общинах Хай-Та были свои понятия, как встречать чужестранцев.
– Меня зовут Вашшур, – сказал старик. Затем, коснувшись плеча стоявшего рядом пожилого мужчины, представил его: – Это Нухассин, мой друг и помощник. Эй, женщины! Вы слышали, что сказано гостем, посланным нам богами? Он устал, он голоден, он хочет пить!