Посланец небес
Шрифт:
Не прошло и минуты, как появился хозяин с подносом, оделил нобилей яствами и кувшином пибальского и шагнул к Тревельяну:
– Чего желаешь, почтенный?
– Того же, что у тех господ. – Перед нобилями дымилась горка свежих пирожков. – Еще зерна для моей лошади, а мне – вина, только не пибальского, а торвальского. Да, и свежих фруктов моему шерру!
Последнее нобили, кажется, расслышали. Выглядевший постарше повернул голову, окинул Тревельяна пристальным взглядом, поглядел на Даута и раскрыл рот. Затем уставился на Грея, дремавшего на хозяйском плече.
«Похоже,
«Думаешь, эти из Ночного Ока?»
«Не исключаю. Боевые ребята, и с оружием! На ликвидаторов похожи».
Обслуживали в харчевне с похвальной быстротой: не успел Тревельян и глазом моргнуть, как во двор выскочил парень с корытом зерна, миловидная девица подала фрукты, оранжевые паа, а хозяин притащил кувшин с вином, серебряную чашу и пирожки. Унюхав еду, Грей проснулся, перебрался с плеча на стол и сел там на задних лапках, поводя мохнатой мордочкой и, вероятно, решая, с чего начать, с пирожков или с фруктов. Нобили, не скрываясь, разглядывали Тревельяна с его зверьком и шептались. У того, что постарше, были резкие хищные черты и необычное ушное украшение – свернувшаяся кольцом змея из малахита.
Тревельян, оголодавший после лесной сухомятки, навалился на пирожки. Приготовили их отменно.
– У тебя, почтенный, хороший конь, – молвил хозяин. – Что же ты идешь пешком?
– Хороший, но с норовом. Озлился, понес, разбил возок! Пришлось бросить. Сам едва жив остался.
– С таким жеребцом не всякий справится, – кивнул хозяин, глядя, как Даут хрупает зерно.
– Не всякий, – согласился Тревельян. – А я возничий неопытный.
Он выпил вина из серебряной чаши и решил, что это все-таки торвальское, хотя не лучший сорт. Хозяин собрался что-то сказать, но тут его окликнул нобиль с малахитовой змеей:
– Ты, сын черепахи! Почему мы пьем из глиняных чаш, а этот рапсод – из серебряной?
– Потому, мой господин, что он заказал торвальское, которое втрое дороже пибальского.
Лицо нобиля налилось кровью.
– Ты уверен, что этот бродяга заплатит за вино?
Не говоря ни слова, Тревельян полез в кошелек, вытащил золотой, поглядел на него, бросил обратно и достал два серебряка. Царская плата! Бык в Семи Провинциях стоил восемь серебряных монет.
– Этого хватит, почтенный хозяин?
– О, ты щедр, мой господин! Клянусь богами!
Нобиль яростно дернул бакенбарду и сказал, обращаясь к приятелю:
– Мир рушится! Бродяга-рапсод пьет из серебряной чаши и золотом бренчит, а у знатных людей вино в глиняных кружках… Чтоб ему в бездну провалиться! Эй, потомок паца! Неси нам тоже серебряные кубки!
Хозяин подмигнул Тревельяну, затем с постной рожей повернулся к соседнему столу:
– Прости, благородный, но я бедный человек, и у меня одна серебряная чаша. Для тех, кто пьет торвальское.
«Сейчас они к тебе прицепятся, – заметил командор. – Из-за вина, из-за чаши или…»
У коновязи жалобно взвизгнул жеребчик.
Младший нобиль бросился успокаивать лошадь, старший медленно поднялся, положив ладонь на рукоять меча. Кажется, он был доволен – по его лицу блуждала улыбка.
– Эй, рапсод! Твоя кляча изуродовала моего коня! А еще я вижу, что мой сундук треснул!
– Ну, и чего ты хочешь? – спросил Тревельян, доедая пирожки.
– Ровным счетом ничего. Просто заберу твоего мерина, в компенсацию за убытки.
– Я заплачу. Сколько?
Он вытащил кошелек, который, заботами Тасмана, чуть не лопался от денег. Глаза нобиля жадно блеснули.
– Можешь заплатить, но мерина я все равно заберу.
– Тогда не получишь ничего. – Последний пирожок исчез во рту Тревельяна. Он глотнул вина и сказал хозяину: – Ты мудрый человек, раз держишь серебряную чашу для достойных людей, для тех, кто пьет торвальское и может за него платить. А нищим сгодятся глиняные кружки.
«Не круто ли берешь?» – полюбопытствовал командор.
«В самый раз. Хвост мне не нужен, и эти двое отсюда не уедут».
Нобиль с малахитовой змеей осмотрел Тревельяна, задержавшись взглядом на его кинжале. Затем презрительно сощурился, сбросил накидку и снял перевязь с мечом.
– Надо проучить наглого рапсода, – сказал он будто бы самому себе. – У тебя острый язык, страж справедливости, но не острее моего клинка. Хочешь потанцевать со мной?
Это было формальным вызовом. Здесь, на Осиере, дуэль не являлась прерогативой одного лишь благородного сословия; всякий мог защищать свою честь с оружием в руках. Но по правилам и при свидетелях.
– Не откажусь. – Тревельян поднялся. – Но я один, а у тебя есть спутник. Скажет потом, что я зарезал нобиля подло, из-за угла… – Он кивнул хозяину: – Пусть твой парень сбегает к солдатам и позовет туана. Чем больше свидетелей, тем лучше.
– Согласен. – Нобиль, разминаясь, покрутил правой кистью, потом левой. Его товарищ, успокоив лошадь, встал у ворот со скучающим видом. Но глаза у него бегали, осматривая площадку посреди двора, каждую выбоину на ней и каждый камешек. Тревельян не сомневался, что с этим типом тоже придется скрестить клинки.
Явился туан, мужчина средних лет в кожаном доспехе с имперским гербом. Осанкой и выражением лица он напоминал Альгейфа с его офицерами – та же привычка к власти читалась в глазах, и руки привычно лежали на рукоятях меча и кинжала.
– Из-за чего спор? – спросил он зычным голосом.
Противник Тревельяна ухмыльнулся:
– Мы не сошлись во мнениях, чья лошадь лучше.
– Это любой заднице понятно. – Офицер, повернувшись всем корпусом, оглядел Даута и каурого жеребчика. – Ну, дело ваше… кого помилует Заступница, тот и прав… Биться будете с кинжалами? Тогда клинки вон из ножен, и сходитесь!