Посланец. Переправа
Шрифт:
— Я в ближайшие же дни выясню, что там произошло и подумаю, что можно сделать для вашего земляка, — тут же пообещал Подъяченко.
— В ближайшие дни нельзя, — сказал Джабраилов, состроив скорбное лицо. — Это будет поздно. Надо сделать сегодня-завтра.
Подъяченко на минуту задумался, потом сказал:
— Освободить его трудно, он осужден не по той статье, по которой освобождают досрочно. Но прошение о помиловании все равно подать нужно. В этом случае дело подлежит пересмотру, и тогда вашего земляка можно будет из колонии общего режима перевести в колонию поселения.
— Это и надо сделать, — обрадовался Джабраилов и тут
— Вся беда в том, что на такие дела требуется время, — заметил Подъяченко. — Мы со своей стороны можем быстро подготовить бумаги, написать безупречную характеристику. Все остальное решает суд. Когда он состоится, какие обстоятельства учтет, мне неизвестно.
Подъяченко отстраненно посмотрел в окно. Джабраилов понял, что этим отстраненным взглядом он начинает торг, и тут же спросил:
— Вы, наверное, давно не были в отпуске? Не хочется об этом говорить, но вид у вас немного усталый. Мой начальник службы безопасности через три дня улетает с семьей на остров Мальорку. Завидую ему. Нам с вами такой отдых и не снится.
— А на Мальорке тунцы водятся? — неожиданно спросил Подъяченко.
— Вот этого я не знаю. — Вопрос застал Джабраилова врасплох, и он даже засмущался.
— У меня зять помешался на рыбалке, — сказал Подъяченко. — Ездил на Каспий ловить осетров, в Карелии ловил семгу. Мне привозил здоровенную, килограммов на восемь. А теперь захотел поймать тунца. Говорит, это на Мальдивах. Мальдивы, случайно, не на Мальорке?
— Честно говоря, не знаю, — признался Джабраилов. — Но сегодня же выясню. Он один хочет ехать или с женой?
— С женой и дочкой, — сказал Подъяченко.
— Пусть завтра позвонит мне в офис, я скажу, чтобы все сделали.
Джабраилов понимал, что за услугу придется заплатить немалые деньги, но у него не было выбора. Причем путевки на Мальдивы были еще не самой большой платой. Зятю Подъяченко придется дать солидную сумму на карманные расходы, это больше того, что стоят путевки. Но таковы законы бизнеса, тут уж ничего не поделаешь.
— Ну, вот и договорились. — Подъяченко повернулся к Джабраилову и спросил: — Как фамилия вашего земляка?
— Анваров.
— Я распоряжусь, чтобы его сегодня же перевели в другой отряд, — сказал Подъяченко. — Подальше от головорезов, которые совершили с ним эту гадость.
— Мне обязательно нужно знать, кто это совершил, — сказал Джабраилов.
— Мы это выясним. А как только дело передадут в суд на пересмотр, я вам скажу, кто будет им заниматься.
Подъяченко понимал, что делает для Джабраилова не так уж и много. Но кто сделает больше? Теперь дай бог, чтобы земляк Муссы дожил до нового суда.
Утро выдалось солнечным, воздух в сосновом лесу был наполнен необыкновенно прозрачным золотистым светом. Его высокие снопы, осторожно раздвигая сосны, упирались в землю, роса, каплями висевшая на листьях травы, вспыхивала перламутром, и от этого казалось, что на земле тут и там зажигаются звездочки. Было так тихо, что Беспалов услышал, как с высокой сосны сорвалась шишка и, стуча о ветки, скатилась на землю. Глебов, прислушиваясь к стуку, повернул голову и удивленно сказал:
— Хорошо-то как, товарищ капитан. Я уж и не помню, когда был в таком лесу.
— А на Кавказе? Там ведь тоже лес. И, между прочим, прекрасный.
— Я вспоминаю Кавказ, как самый страшный сон в
Беспалов вздрогнул. Глебов, сам того не зная, попал в самое больное место. Валя пробыла в медсанчасти всего несколько дней. Солдаты не успели даже выяснить, откуда она прибыла. Стройная, с хорошей фигуркой и красивым лицом, она очаровывала каждого, кто видел ее хотя бы один раз. Улыбка, казалось, не сходила с ее лица. Увидев ее, раненые солдаты стеснялись открыто выказывать свою боль. А уж как она старалась о каждом раненом! Проходя мимо, обязательно поправит подушку и одеяло, прикоснется ладонью ко лбу или щеке, спросит, не надо ли чего. И обязательно улыбнется, озарив палату, словно раннее утреннее солнышко. Будто говорит солдату: только выдержи еще немного, дальше у тебя будет долгая и счастливая жизнь. Настоящая сестра милосердия.
Утро в тот страшный день было таким же благоухающим, как сегодня. Устав после ночного дежурства, Валя вышла за палатки солдат, в десяти метрах от которых начинался лес, чтобы подышать свежим воздухом и нарвать букетик цветов. На ее столике всегда стояли свежие цветы. Лес был безопасным. Выше на гребне горы стоял наш пост, и боевики никогда не проникали за него. Через полчаса Валя потребовалась в медсанбате. Послали за ней двух солдат, которые тут же наткнулись на боевиков, открывших по ним огонь. Один из солдат был убит, другого ранили. Батальон подняли по тревоге. Боевиков было шестеро. За ними послали группу преследования, командовать которой приказали Беспалову. Он и увидел Валю, лежавшую с задранной юбкой в луже крови. Под ней была лопата. Когда солдаты начали поднимать Валю, оказалось, что черенок лопаты до самого основания воткнут в нее. Беспалов, закрыв глаза от ужаса и отвернувшись, приказал оставить тело медсестры на месте, а самим гнаться за боевиками. Их настигли в расщелине, в двух километрах от места, где они совершили убийство.
Беспалов разделил группу надвое, послав четырех самых опытных солдат во главе с Глебовым вниз, а сам с остальными стал подниматься к вершине. Он увидел боевиков у скалы, где, как потом выяснилось, находился тайник с оружием. Они тоже заметили солдат, подбирающихся снизу, и терпеливо ждали, когда те подойдут ближе. Но Беспалов упредил их. Он выстрелил из подствольного гранатомета как раз в то время, когда они поднимали стволы автоматов, чтобы открыть огонь. Подствольник Беспалов использовал для того, чтобы боевики сразу поняли: расплата за русскую девушку будет жестокой. Один из них тут же уткнулся головой в землю, неестественно подогнув под себя руку, другой, растянувшись рядом, несколько мгновений скреб ногой камни, потом затих. Остальные обернулись, пытаясь определить, откуда стреляют. И сразу попали под огонь всей группы.
Когда Беспалов подбежал к скале, там уже были солдаты Глебова. Один из них, худой и высокий, с красивым мальчишеским лицом, бился в истерике. Слезы, пульсируя, словно прозрачная кровь из вены, катились по его лицу. Он расстрелял весь рожок в головы убитых и, заходясь в истерике, пинал тяжелым ботинком окровавленного бородача. Размозженная голова боевика стукалась о камни, в ней нельзя было узнать человека.
— Они же звери! — кричал солдат. — Они не имеют права жить на нашей планете. Такую девушку загубили! И — как!