Посланник
Шрифт:
– Будет лучше, если мы поговорим об этом наедине, мадемуазель.
– Не в моей привычке ходить в какие-либо места с незнакомцами, мсье. Так что извините.
Она отвернулась и снова поднесла ключ к замку.
– Речь пойдет о вашей картине, мадемуазель Вайнберг. Мне необходимо поговорить с вами о Ван Гоге.
Она замерла и снова посмотрела на него. Взгляд был по-прежнему безмятежный.
– Мне жаль разочаровывать вас, мсье, но у меня нет Ван Гога. Если вы хотите посмотреть картины Винсента, я советую вам посетить Музей Д'Орсей.
И она отвела взгляд.
– «Маргарита
Ее самообладание исчезло. После изумленного молчания она заговорила неожиданно горячо:
– Откуда вам известно про картину?
– Я не могу этого сказать.
– Конечно, нет. – Она произнесла это как оскорбление. – Отец всегда предупреждал меня, что когда-нибудь алчный француз – торговец живописью попытается забрать у меня картину. Она не продается, и если когда-нибудь она пропадет, я непременно дам полиции ваше описание.
– Я не торговец живописью… и не француз.
– Так кто же вы? – спросила она. – И зачем вам понадобилась моя картина?
Глава 15
Марэ, Париж
Двор был пустой и темный – свет падал лишь из окон квартир на верхних этажах. Они молча пересекли двор и вошли в вестибюль, где их ждала старомодная кабина лифта. Ханна пошла вверх по широким ступеням и привела Габриэля на четвертый этаж. На площадке было две массивных двери красного дерева. На двери справа не было дощечки с фамилией. Она открыла ее и впустила Габриэля в квартиру. Он отметил, что она набрала код на кнопочной панели, прежде чем включить свет. Ханна Вайнберг, решил он, умеет хранить тайны.
Квартира была большая – с прихожей и библиотекой, примыкающей к гостиной. Чинно стояла старинная мебель, крытая выцветшей парчой, на окнах висели толстые бархатные портьеры, а на каминной доске спокойно тикали, неверно показывая время, часы из позолоченной бронзы. Профессиональным взглядом Габриэль тотчас оценил шесть висевших на стенах приличных картин. Обстановка создавала впечатление ушедшей эпохи. В самом деле Габриэль едва ли удивился бы, увидев здесь Поля Гаше, читающего вечернюю газету при газовом освещении.
Ханна Вайнберг сняла пальто и удалилась на кухню. Габриэль воспользовался возможностью посмотреть библиотеку. На деревянных полках шкафов со стеклянными дверцами стояли тома по юриспруденции в кожаных переплетах. Здесь тоже были картины – прозаичные ландшафты, мужчина верхом, обязательное морское сражение, но ни единого намека на то, что у их владельца может также быть и потерявшийся Ван Гог.
Он вернулся в гостиную, когда из кухни появилась Ханна Вайнберг с бутылкой сансерра и двумя бокалами. Она протянула ему бутылку и штопор и внимательно следила за его руками, когда он вытаскивал пробку. Она не была столь привлекательна, как на фотографии Узи Навота. Возможно, это объяснялось металлическим парижским светом, а возможно, любая женщина выглядит привлекательно, спускаясь по
– Меня удивляет то, что я вижу вас в Париже, мсье Аллон. Когда я в последний раз видела ваше имя в газете, французская полиция все еще жаждала допросить вас.
– Боюсь, это дело еще не закрыто.
– Но вы тем не менее приехали… просто повидать меня? Это, должно быть, очень важно.
– Да, мадемуазель Вайнберг.
Габриэль наполнил два бокала вином, один вручил ей и поднял свой в молчаливом тосте. Она сделала то же самое, затем поднесла бокал к губам.
– Вам известно, что произошло здесь, в Марэ, после взрыва? – И сама ответила на свой вопрос: – Атмосфера была крайне напряженная. Ходили слухи, что взрыв произвел Израиль. Все этому верили, а французское правительство, к сожалению, не спешило разрядить ситуацию, даже после того как выяснилось, что это ложь. Наших детей избивали на улицах. В окна наших домов и магазинов кидали камни. На стенах Марэ и других еврейских кварталов появились жуткие надписи. Мы страдали из-за того, что произошло на том вокзале. – Она испытующе на него посмотрела, словно пытаясь определить, действительно ли он тот человек, которого она видела в газетах и по телевизору. – Но вы ведь тоже пострадали, верно? Это правда, что ваша жена попала в беду?
Габриэля поразила ее прямота. Его первым побуждением было соврать, скрыть, вернуть разговор на выбранную им тему. Но это была вербовка, а идеальная вербовка, говорил всегда Шамрон, должна быть основана на идеальном обольщении. А обольщая, напомнил себе Габриэль, приходится немного раскрыться.
– Меня заманили на Лионский вокзал, выкрав мою жену, – сказал он. – Они намеревались убить нас обоих, но хотели также дискредитировать Израиль и сделать невыносимой для евреев жизнь во Франции.
– И преуспели в этом… по крайней мере на какое-то время. Не поймите меня превратно, мсье Аллон, нам все еще здесь худо. Просто не так скверно, как было в те дни после взрыва. – Она глотнула еще вина, затем скрестила ноги и разгладила плиссированную юбку. – Этот вопрос может показаться вам глупым, учитывая, на кого вы работаете, но как вы узнали о моем Ван Гоге?
Габриэль с минуту молчал, затем сказал ей правду. Упоминание о визите Ишервуда в эту квартиру более тридцати лет назад вызвало на ее губах легкую улыбку воспоминания.
– По-моему, я помню его, – сказала она. – Высокий, довольно красивый мужчина с большим шармом, тактичный и в то же время уязвимый. – Помолчала и добавила: – Как и вы.
– «Шарм» и «такт» – такие слова не часто применимы ко мне.
– А уязвимость? – Она снова слегка улыбнулась, и ее серьезное лицо сразу стало более мягким. – Все мы в известной мере уязвимы, разве не так? Даже такой человек, как вы. Террористы обнаружили ваше слабое место. Это у них лучше всего получается. Они используют нашу порядочность. Наше уважение к жизни. Они целятся в то, что нам дорого.