Посланник
Шрифт:
– Конечно, нам придется постоперационно позаботиться о вашей безопасности.
– Мне нравятся ваши эвфемизмы, Габриэль. Вы с Шамроном всегда прибегаете к эвфемизмам, когда правда слишком ужасна, чтобы ее высказать вслух. Они наложат фатву на мою голову. Мне придется закрыть лавочку. Уйти в подполье.
Габриэля, казалось, ничуть не тронули возражения Ишервуда.
– Вы ведь не молодеете, Джулиан. Вы приближаетесь к концу пути. У вас нет детей. Нет наследников. Кому достанется ваша галерея? А кроме того, вы не потратили ни минуты, чтобы подсчитать ваши комиссионные от продажи прежде неизвестного Ван Гога. И прибавьте к этому то, что вы получите от спешной продажи имеющихся у вас вещей. Все могло бы быть куда хуже, Джулиан.
– Я уже представляю себе приятную виллу на юге Франции. Новое имя. Команду охранников из Конторы, которые будут за мной присматривать.
– Не забудьте оставить комнату для меня.
Ишервуд снова сел.
– В вашем плане, баловень, есть один серьезный недостаток. Вам было бы легче выследить вашего террориста, чем получить этого Ван Гога. Предположим, картина все еще у семейства Вайнберг; какое у вас основание считать, что они с ней расстанутся?
– А кто сказал, что расстанутся?
Ишервуд улыбнулся.
– Я дам вам адрес.
Глава 14
Марэ, Париж
– Вам надо что-то съесть, – сказал Узи Навот.
Габриэль отрицательно покачал головой. Он съел ленч в поезде, когда ехал из Лондона.
– Съешьте борща, – сказал Навот. – Нельзя быть у Джо Гольденберга и не съесть борща.
– А я не могу, – сказал Габриэль. – При виде пурпурного цвета я нервничаю.
Навот поймал взгляд официанта и заказал сверхбольшую миску борща и бокал кошерного красного вина. Габриэль нахмурился и стал смотреть в окно. По каменным плитам рю де Розье упорно барабанил дождь, и было почти темно. Он хотел встретиться с Навотом где-нибудь в тихом местечке, а не в самой знаменитой кулинарии в наиболее очевидном еврейском квартале Парижа, но Навот настоял на том, чтобы пойти к Джо Гольденбергу, исходя из давнего убеждения, что ель лучше всего скрывается в лесу.
– Я тут нервничаю, – пробормотал Габриэль. – Пойдем прогуляемся.
– В такую погоду? И не думайте. К тому же никто вас не узнает в таком обличье. Даже я не сразу вас распознал, когда вы вошли.
Габриэль посмотрел на отражавшееся в стекле смертельно бледное лицо. На голове у него была темная бархатная кепка, зеленые глаза с помощью контактных линз превратились в карие, а фальшивая бородка удлиняла и без того длинное лицо. Он приехал в Париж по германскому паспорту, под именем Хайнрих Кивер. По прибытии на Северный вокзал он два часа шагал по набережным Сены, проверяя, нет ли «хвоста». В сумке, висевшей у него на плече, лежал потрепанный томик Вольтера, который он купил у букиниста на набережной Монтебелло.
Он повернул голову и посмотрел на Навота. Это был широкоплечий мужчина на несколько лет моложе Габриэля, с коротко остриженными светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. По лексикону Конторы он был katsa– разъездной оперативный сотрудник и куратор. Вооруженный целым набором языков, жуликоватым шармом и фаталистической самонадеянностью, он сумел проникнуть в палестинские террористические группы и набрать агентов в арабских посольствах, разбросанных по Западной Европе. У него были источники почти во всех европейских службах безопасности и разведки, и он осуществлял надзор за широкой сетью-sayanim. Он мог всегда рассчитывать на лучший столик в ресторане отеля «Ритц» в Париже, потому что метрдотель был его платным информатором, как и старшая горничная. Сейчас он был в сером твидовом пиджаке и черном свитере, так как в Париже являлся Винсентом Лаффоном, свободным странствующим писателем бретонского происхождения, который большую часть времени жил на чемоданах. В Лондоне его знали как Клайда Бриджеса, европейского директора по маркетингу неизвестной канадской компании по программному обеспечению бизнеса. В Мадриде он был состоятельным немцем, проводящим время в кафе и барах и разъезжающим, чтобы сбросить с себя груз безделья и закомплексованного «эго».
Навот полез в свой портфель и вытащил маниловую папку, которую положил на стол перед Габриэлем.
– Тут обладатель вашего Ван Гога, – сказал он. – Взгляните.
Габриэль осторожно вынул фотографию привлекательной женщины среднего возраста с черными вьющимися волосами, оливковой кожей и длинным прямым носом. Она спускалась по каменным ступеням на Монмартре, держа над головой зонт.
– Ханна Вайнберг, – сказал Навот. – Сорока четырех лет, не замужем, бездетная. Еврейская демография в микрокосме. Единственный ребенок и без детей. При таких темпах нам не понадобитсягосударство. – Навот опустил глаза и мрачно стал ковыряться в горшочке с мясом и овощами. На него нападали приступы упаднического настроения, особенно когда дело касалось будущего еврейского народа. – Она держит маленькую лавочку на Монмартре, на рю Лепик. Лавочка называется «Бутик Лепик». Я снял ее сегодня днем, когда она шла на ленч. Впечатление такое, что этот бутик является для нее не призванием, а скорее хобби. Я видел ее банковские счета. Марк Вайнберг оставил дочери очень хорошее обеспечение.
Подошел официант и поставил перед Габриэлем миску с пурпурной гадостью. Габриэль тотчас отставил ее в центр стола. Ему неприятен был даже запах борща. А Навот бросил кусок хлеба в свой суп и помешал ложкой.
– Вайнберг был интересным типом. Он был известным адвокатом здесь, в Париже. И своего рода борцом за правду памяти. Он оказывал немалое давление на правительство, чтобы оно прояснило подлинную роль французов в холокосте. В результате он был не слишком популярен в некоторых кругах.
– А дочь? Какова ее политическая ориентация?
– Умеренная евросоциалистка, но это не считается преступлением во Франции. Она унаследовала также от отца немного воинственности. Она связана с группой, которая пытается бороться здесь с антисемитизмом. Взгляните на то, что лежит под фотографией.
Габриэль обнаружил вырезку из французского журнала о поднявшейся во Франции волне антисемитизма. На приложенной к вырезке фотографии были евреи, идущие по одному из мостов через Сену. Во главе колонны шла Ханна Вайнберг с плакатом, на котором было написано: «Оставьте ненависть».
– А она была когда-нибудь в Израиле?
– По меньшей мере четыре раза. Шабак тут поработает, чтобы убедиться, что она не сидит в Рамалле и не помогает террористам строить планы. Я уверен, они ничего на нее не найдут. Она из чистого золота, Габриэль. Она дар богов разведки.
– Сексуальные предпочтения?
– Насколько мы можем сказать – мужчины. У нее связь с госслужащим.
– Евреем?
– Благодарение Богу.
– Ты был в ее квартире?
– Я сам ездил туда с командой невиотов.
Команды невиотов занимались сбором разведданных в труднодоступных местах, таких как квартиры, рабочие кабинеты и гостиничные номера. В этом подразделении работали одни из лучших в мире мастеров проникновения и воров. У Габриэля был план использовать их по окончании операции – при условии, конечно, что Ханна Вайнберг согласится расстаться со своим Ван Гогом.
– Вы видели картину?
Навот кивнул.
– Она держит ее в своей детской спальне.