Посланники Нибиру
Шрифт:
– Мама была права, что не рассказывала мне о твоем существовании. Без тебя мне было лучше.
Духов часто повторял присказку: «Беда не приходит одна». Теон посмеивался. Его друг-медик с опытом работы в «полях» и боевыми вылетами, латавший раны оперативникам и спецназу и видевший на своем веку такое, что иному и присниться не может, был суеверен и мнителен, а его земные пословицы и поговорки, которые он то и дело ввинчивал в свою речь, иногда доводили церианца до исступления. Вот и сейчас,
Они заперлись в его кабинете после ссоры с Семаль – девочка требовала объяснений, почему к ней не может прилететь ее подруга Тавра и почему ей нельзя прилететь к Тавре. И, что самое главное, увидеться с матерью.
– Что мне ей сказать? – Теон поднял на него глаза.
Тот пожал плечами с видом оскорбленной добродетели.
– Да, да, я помню, ты предупреждал, что это случится… Но что мне теперь делать, а?
Духов вздохнул и, пройдя к дивану, опустился на него, положил руку на подлокотник.
– Ты интересно рассуждаешь, Тиль. Сперва ты городишь околесицу, а потом просишь у меня совета, как выбраться из того комплекса мероприятий, который на моей родной планете красноречиво называется «Жопа».
Теон поморщился. Духов пожал плечами:
– Из песни слов не вычеркнешь… Я до сих пор не понимаю, почему вы не поговорили нормально с Гретой. Почему ты в твоей излюбленной манере всё за всех решил и запер дочь на «Тольде», прекрасно понимая, что девочке нужно общество сверстников, социализация и учеба… И, прости за прямоту, весь этот беспредел исходит от чужого, в сущности, для нее человека.
Теон полоснул его взглядом:
– Спасибо, друг. Дочь как раз мне призналась, что без меня ей было лучше…
Духов развел руками и вздохнул в ответ. Теон сник и опустил голову, стер со лба усталость. Пробормотал едва слышно:
– Я был уверен, что Грета переберется сюда.
– С чего бы это вдруг? У нее без тебя была жизнь, работа. Карьера, в конце концов. Всем этим она не готова была жертвовать четырнадцать лет назад. С чего бы начинать сегодня?
– С того, что у нас есть дочь. Мы семья – разве этого не достаточно?
Духов вздохнул, одновременно оглянувшись по сторонам, будто в поиске поддержки в этом странном и не самом легком разговоре. Он подался вперед и уперся локтями в колени, посмотрел в глаза друга:
– А что такое по-твоему семья?
Теон замер.
– Это близкие. Кому не все равно на то, существуешь ты или нет.
– Мне тоже не все равно, – отметил Духов, приподняв бровь. – Но я – не твоя семья при этом.
Теон вспылил. Резко поднявшись, он прошелся по кабинету от стены до стены. Движения его стали резкими и злыми. Он был раздражен. Духов усмехнулся.
– Ты знаешь, что я одиночка по жизни, – резко обернувшись к нему, заговорил Теон. Он раскачивался на каблуках, от этого напоминал разъяренную, готовую к атаке кобру. Взгляд метал молнии. – Мой отец не слишком обрадовался моему выбору профессии и практически прекратил со мной связь. Сестра… состоит в весьма непростой организации, чем реже ее
Духову было жаль расстраивать друга. Но он был медиком, при том – медиком военным, работавшим в полевых условиях, весьма далеких от комфорта. Делать больно он не любил, но понимал неизбежность и необходимость боли – если болит, значит, ты жив. Вот и сейчас, с сожалением качнув головой, он напомнил:
– Ты верно сказал, ты – одиночка. И это стало причиной, почему Грета не показывала тебе Семаль, разве нет? Ты одиночка, – повторил он с большим нажимом. – И Грета все это время сама воспитывала дочь, потому что не могла на тебя положиться. Неужели ты этого не понимаешь?
– Но ведь сейчас… – Лицо Теона покрылось испариной. – Сейчас Семаль со мной.
– А Грета хранит для нее возможность обратной дороги. Оберегает шанс вернуться домой, к прежней, понятной для девочки жизни. Когда та узнает тебя достаточно, чтобы быть готовой сделать выбор.
Теон отвернулся. Пройдя еще несколько шагов по комнате, он опустился в кресло напротив землянина.
– Ты думаешь… Грета никогда не вернется ко мне? Я имею в виду… вы это обсуждали с ней? Или сказанное тобой – пустые догадки? – он посмотрел в упор.
Духов понял, что он хотел услышать. Снова качнул головой.
– Нет, тебя мы не обсуждали, если ты об этом. Я говорю о том, что вижу. Есть одинокий холостяк, который болтается по галактике и ведет жизнь затворника. Есть женщина, которая его когда-то любила. И есть их общая повзрослевшая дочь. Их отношения с матерью предполагают определенный уровень доверия, поэтому женщина позволила дочери самостоятельно принять решение – общаться с отцом или нет, как часто общаться и в каком контексте. Никакой семьи я не вижу. И твоих попыток ее создать, к слову, тоже… Запереть девочку на «Тольде» – не лучшая твоя идея.
Последнюю фразу он сказал после непродолжительной паузы, чтобы она прозвучала не так удручающе грустно и болезненно.
– Но я их люблю. И Грету, и Семаль.
Признание далось легко. Оказывается, оно давно жило в его душе. Чтобы вырваться наружу, ему потребовался незначительный толчок. Им стали слова друга-землянина.
Анатолий улыбнулся:
– Вот об этом тебе и стоит дать сигнал им обеим.
– Что, прямо так и сказать?
Духов закатил глаза:
– Боже мой, какой ты, в сущности, чурбан!.. Нет, конечно, разговоров не достаточно. Они должны понять, что дороги тебе, что они – твоя семья и ты больше не одиночка, понимаешь? Не достаточно говорить, в делах любви нужны поступки.
– Поступки, – повторил Теон. – Я боюсь, Анатолий. Ты можешь назвать меня сумасшедшим, но Филин все еще на свободе. Я готов руку себе отгрызть, лишь бы Грета и Семаль не оказались в его руках. И если мне для этого нужно будет запереть их на всю жизнь, настроить против себя, я сделаю это.
Духов долго смотрел на него. Тиль Теон никогда не позволял себе эмоции. Как начальник криминальной полиции он был максимально хладнокровен даже в самые сложные моменты. Сейчас Филин добился главного – заставил его нервничать. Оглядываться по сторонам и совершать ошибки. Этими ошибками Филин непременно воспользуется.