Посланники тьмы

Грановский Антон

Лицо Видбора потемнело.

– Значит, вся твоя храбрость от бурой пыли? – презрительно проговорил десятник. – Этого и следовало ожидать. Я никогда не верил в россказни о богатыре-Первоходе. И теперь вижу, что был прав.

Глаза Глеба запылали гневом, но он сдержал себя и ответил спокойным голосом:

– Храбрость тут ни при чем. Охоронец Бавы Прибытка выстрелил в меня отравленной стрелой, и теперь яд лиловой ящерицы бродит по моим жилам. Если я не буду есть бурую пыль, гнев и боль сведут меня с ума.

–

Ты ешь бурую пыль, чтобы не гневаться? – удивился Видбор.

Глеб кивнул.

– Да.

Десятник опустил взгляд на рукоять меча Глеба, которую тот крепко сжимал в пальцах. Усмехнулся и сказал:

– И ты считаешь, что у тебя это получается?

Глеб проследил за его взглядом и поспешно выпустил меч из пальцев.

– Ты прав, – согласился он. – С каждым разом это получается все хуже и хуже. Но другого способа все равно нет. А теперь разреши мне помолчать.

Глеб закрыл глаза и погрузился в наркотическую дрему...

– Телега дальше не проедет, – услышал он и открыл глаза.

По всей вероятности, продремал Глеб не меньше получаса. Дорога закончилась, и впереди начинались поросшие кустарником и чахлыми деревцами буераки.

– Дальше только пешком, – сказал Видбор.

– Но если мы пойдем пешком, чудовища нас нагонят, – робко проговорил Анчутка.

– Значит, придется идти очень быстро, – «успокоил» его Глеб.

Он спустился на землю, поправил ножны и заплечную кобуру.

– Я отпущу лошадь пастись, – сказал Видбор.

Пока он распрягал лошадку, Глеб почистил и зарядил ольстру, затем проверил ножи и меч.

– Готово, – доложил наконец Видбор.

Глеб оглядел лица своих спутников и сказал:

– Слушайте внимательно. Город остался позади, и теперь мы в моих «владениях». С этой минуты схема действий следующая: я приказываю, вы – выполняете.

– Это справедливо, – пробасил Видбор.

– Я и не подумаю тебя ослушаться, – с бледной усмешкой заверил Замята.

– Как прикажешь, так и сделаю, хозяин, – угодливо склонил голову коротышка Анчут.

Глеб взглянул на чернеющий впереди лес и передернул плечами.

«Я сделал все, чтобы не попасть туда снова, – хмуро подумал Глеб. – Теперь я умываю руки».

– Мы отправляемся к реке! – объявил он вслух и первым зашагал по буеракам.

Над лесом пробивался рассвет. Березы ярко белели на фоне черной земли и темных сосен. Однако с каждой пройденной верстой темно-зеленые верхушки пихт, елей и сосен делались все многочисленнее. В этом молчаливом противостоянии хвойные явно брали верх.

Глеб подумал, что через несколько лет они окончательно победят березу. Вся чащоба станет хвойным лесом, если только лесорубы князя не вырубят или яростные пожары не убьют всю молодую хвойную поросль.

– Видбор? – негромко позвал Замята.

– Чего? – откликнулся тот.

– Мне как-то не по себе от этой тишины. Давай об чем-нибудь поговорим?

– Что ж, давай. Что ты хочешь знать?

– Твой отец тоже был ратником?

Десятник кивнул.

– Да. Он служил в дружине старого князя Аскольда, когда тот еще был молод.

– А дед?

Видбор усмехнулся:

– Нет, дед ратником не был. Дед мой был богатым боярином. Подпоясывался не лыком по кострецу, а кушаком под грудь, чтобы выпирал сытый живот. Соболью шапку надвигал на лоб, а бороду задирал выше носа.

– И что ж с ним сталось?

– На деда работали чудины. Однажды чудины перепили сбитня и взбунтовались. Пожгли деду дом, убили бабку, перерезали дворовых людей. Мой отец успел убежать и три дня сидел в сугробах, дожидаясь, пока хевдинг и его викинги придут на помощь.

– Н-да, дела, – протянул Замята, опасливо поглядывая на черные мерзлые деревья. – Значит, ты родом с севера?

Десятник кивнул:

– Угу.

– Поэтому ты просил прощения у Бавы Прибытка?

– Да. Он – потомок хевдингов. Коли б не его предки, не ходить бы мне сейчас по свету.

Несколько шагов прошагали молча. Затем Видбор спросил:

– Ну, а ты, дознаватель? Какого ты роду-племени?

– Мой отец тоже был знатным боярином, – ответил Замята. – Но после войны с кривичами впал у старого князя в немилость.

– Чего так?

– Княжью казну обобрали, а всю вину повесили на моего отца. Знатен он был, но дурковат. Посадили моего отца на кол, а после, когда разобрались, что к чему, старый князь отвалил моей матери кошель с золотом и сказал, что, как только подрасту, – возьмет меня к себе на службу. Так и случилось.

– Грустная история, – резюмировал десятник. – И что же, ты всегда был дознавателем?

Замята покачал головой.

– Нет. Начинал с третьего помощника.

– И что же ты делал как третий помощник?

Замята пожал плечами и вздохнул:

– Да разное.

– Сильно лютовал? – поинтересовался, прищурив серые глаза, Видбор.

Дознаватель подумал и покачал головой.

– Нет, не думаю. Пятки я прижигал, но без лютости. Исключительно по службе. Поначалу было противно, но потом ничего, привык.

– Да, – задумчиво проговорил Видбор. – Человек не свинья, ко всему привыкает. Помню, когда я первого хазарского неопереныша на копье поднял, так три дня потом места себе не находил. Все казалось, что мальчишка по пятам за мной ходит и в спину мне глядит. Начал пить хмель, и спился бы, но воевода помог. Заметил меня, объяснил, отчего моя боль, и к себе приблизил. Вместо отца мне был. Всему, что умею, меня научил. Эй, Анчут! – окликнул десятник бородатого коротышку. – А твой отец был лавочником?