Посланники Великого Альмы
Шрифт:
— А сейчас вам не жаль пленных?
— Нет, дон Иларио.
— Вы оба психи, — рассудил командор, чувствуя, что ночь потеряна. Тихо порадовавшись, что не успел снять сапоги, он покинул гамак и зло взглянул на приятелей. — Пойдемте, посмотрим, что вас так разжалобило.
Командор раза три-четыре прошел подземным коридором, осматривая под треск факелов сидящие живые тени. Наконец, он остановился и поманил к себе Гонсало Муньоса.
— К рассвету сварите мясной бульон и накормите их. Мяса не давайте. Только к вечеру,
— Да, сеньор, — вытянулся стражник.
Командор критически осмотрел его. Потом кивнул на детей.
— Они не сумеют самостоятельно выбраться отсюда?
— Нет, сеньор. Я вывел из строя рычаг, которым плита открывается изнутри.
— Сломали, одним словом.
— Нет, сеньор, я в любое время могу починить.
— Ну хорошо, хорошо. Идемте, господа.
Антоньо замешкался, уронив свой факел на пол подземелья. Нагнувшись, он тихо прошептал на ухо девочке лет двенадцати, старательно выговаривая заученные слова языка альмаеков:
— Я друг. Ешьте. Так велела Дила и Литуан. Скоро вы будете на свободе.
И быстро вышел.
2
Девочка заплакала, уткнув в ладони худенькое лицо. Великая богиня спустилась на землю и передала им весточку. Она не оставит их в беде!
— Слушайте меня, — сказала Аницу, глотая слезы, когда мрак снова окутал подземелье. — Великая Дила только что говорила со мной голосом вражьего воина. Она велит нам набраться сил и скоро освободит нас.
Легкий шелест тихих, но возбужденных голосов пролетел по мрачному коридору. И стало будто светлей от трогательной веры в святость и могущество Великой Пророчицы.
— Что, что она сказала? — послышались возгласы.
— Сказала, что она и Литуан велят нам есть и что скоро наступит освобождение. Давайте помолимся великой богине и возблагодарим небеса за это известие. Попросим прощения за то, что забыли в своем горе о её могуществе.
Дети опустились на колени и часто-часто зашептали слова молитвы, согревая жарким дыханием холодные стены. И голод, который был поначалу тягостным, а потом стал каким-то убаюкивающим, перешел в иное качество, слившись с ожиданием.
— Мы выполним первый наказ Дилы, — сказала Аницу, — восстановим свои силы, потому что мы нужны ей крепкие и здоровые. Мы будем помогать ей.
В темноте нельзя было различить высокую фигуру Аницу, но детям она представлялась сейчас стоящей. Все знали, что она готовилась стать жрицей по достижении пятнадцатилетнего возраста. Три года отделяло её от этого важного в её жизни события. Три года и пропасть случившегося почти навсегда перечеркнули цель её жизни.
— А как выглядел тот солдат? — спросил Тамелун, который ближе всех был к Аницу.
— Он такой высокий, выше других, — ответила она. — Я его хорошо запомнила. Может, утром он снова принесет нам известия от Дилы.
— И от Литуана.
— Да, и от Литуана. Он жив, живы и другие жрицы. И напрасно солдаты хотели перехитрить их.
Раздался смех, и дети, радуясь за уцелевших, заговорили, перебивая друг друга.
Едва рассвело, а Антоньо был уже в храме. Гонсало Муньос приспособил жертвенник под очаг, на котором дымился мясным ароматом большой котел. Еще один, такой же, стоял рядом. Стражник выудил из него мясо и с аппетитом чавкал.
Антоньо разложил на каменной скамье два десятка суповых чашек, предложив Муньосу кормить детей наверху.
— Ты встанешь у дверей, а я буду выводить их по двадцать человек.
— Хорошо, сеньор, — сказал пожилой стражник и добавил: — У вас доброе сердце.
Когда Муньос насытился, Руис разлил по чашкам бульон и, сдвинув плиту в сторону, спустился вниз. Подсвечивая себе факелом, он отыскал глазами ту девочку, которой ночью передал вести от Джулии и Литуана. Он хорошо запомнил её — высокую и более взрослую из всех, и сразу узнал. Но так старательно заученные фразы вылетели у него из головы. Единственное, что он помнил, это были слова: я друг, Литуан, Дила.
Он улыбнулся девочке и сказал:
— Я — друг.
Она встала, закивала головой… и неожиданно обняла Антоньо, тихо всхлипывая у него на груди.
— Ну, ну, успокойся… Все хорошо.
По щеке скатилась слеза и затерялась в мягких волосах Аницу, которые он нежно поглаживал рукой.
Индейская девочка плакала на груди испанского солдата, разрушившего город, унесшего тысячи жизней. А он, обнимая худенькое тельце, ронял слезы, проклиная себя, всех своих товарищей и первооткрывателя Нового Света…
Дети, шумно дуя на горячий бульон, пили его мелкими глотками, бросая взгляды на высокого солдата, который видел Литуана и саму Дилу. Правда, он не показался им таким высоким, каким описывала его Аницу. Он сидел подле них сутулый с седой прядью, падающей на покрасневшие глаза.
Гонсало Муньос только ахнул, когда увидел вылезшего из подземелья Антоньо. Не иначе как сам дьявол явился ему под землей, подумал стражник, сокрушенно качая головой.
Не узнал его и Кортес, вскочивший с гамака при виде ссохшейся фигуры друга. А Химено де Сорья приказал ему тотчас же лечь.
— Нет, доктор, единственное, что мне сейчас нужно, это прохлада в тиши уединенной лужайки.
И он ушел, резко ответив Кортесу, который собрался было проводить его, что хочет остаться один.
3
— Похоже, что-то случилось, — сказала Лори Фей Грант. Обе поджидали Антоньо в условленном месте. — Эй, Тони, что произошло? Что с детьми? — Она пожала ему руку, заглядывая в его лицо землистого цвета.
— Ничего. Все нормально. Они только что поели.