После бури. Книга вторая
Шрифт:
— Ну и как же?
— Как позволите понять?
— Часто он у вас бывает? В «Меркурии»?
— Каждый день, помимо выходного. Ежели назавтра быть не намерены, предупреждают: «Завтра не ждите».
— И всякий раз садится за тот столик?
— Только. И только ко мне. Ну и еще к одному тут, достаточному специалисту. Два дня кушают мясное, третий — вегетарианство. Позвольте, со своей стороны, поинтересоваться: вы интересуетесь по знакомству? Или по родству? По службе? Или просто так? Большинство интересуются просто так.
— И я просто так. Очень известный человек.
— Мало сказать! Вы посмотрите,
— Он что же, всегда один?
— Отчего же? Обедают они редко-редко когда с сослуживцем, хотя бы с тем же профессором Сапожковым, но вечером одни никогда не бывают.
— С кем же?
— Ежели вам это просто так, тогда с теми же сослуживцами либо с дамами. Ежели какая-то приезжая гастроль, тогда они приглашают актрису или две, или три, или несколько больше и очень хорошо их угощают. Позвольте, в свою очередь: вы приезжий? Из центра? Либо, наоборот, с места?
— Из центра...— зачем-то соврал Корнилов, но официант был дока и Корнилову не поверил. Не поверив, сказал:
— Конечно... Сразу видно.— И отошел.
А Корнилов с того часа совершенно охладел к своим обязанностям агента по сбыту веревочной и другой продукции, он каждый день с нетерпением ждал трех часов пятнадцати минут, шел в «Меркурий», а в три тридцать туда же являлся и усаживался за угловой столик с газетами бывший генерал Бондарин. Впрочем, «бывший» — это слово к нему не подходило, уж очень он был настоящим.
И вот что Корнилова поражало: и тот, давний, и этот, настоящий Бондарин были удивительно похожи друг на друга. И внешне близнецы, и в манерах, в каждом движении полное сходство! Никакая «бывшесть» не мешала этому сходству.
Если бы генерал-лейтенант в том, 1918 году вздумал вдруг переодеться в штатское и зайти отобедать в «Меркурий», он вот так точно и выглядел бы, так же и вел себя, как нынче, если бы этот, член президиума Крайплана, надел сегодня мундир генерал-лейтенанта и занял бы место в салон-вагоне главковерха, он точно так же и принял бы Корнилова, как принимал тогда.
А вот для Корнилова те и нынешние времена были совершенно разными эпохами, те люди в нынешние советские граждане почти ничего общего не имели между собой, тем более не имели тот, «бывший» и этот, нынешний Корнилов...
И лицо у Бондарина по-прежнему оставалось, как и в 1918 году, интеллигентно-озабоченным, интеллигентно же деловым.
«Конечно,— думал Корнилов,— каждая каста время от времени требует обновления, генеральская тоже... Вот Бондарин еще в 1904 году был таким обновленцем, да не в срок пришелся, не успел оглянуться, как стал уже «бывшим».
На третий день таких же наблюдений и догадок стало Корнилову казаться, будто и Бондарин тоже нет-нет да бросит в его сторону взгляд, дескать, кто такой. Знакомый? Из прошлого? Или из настоящего? Поскольку «Меркурий» в дневные часы был немноголюден, посетители невольно присматривались друг к другу, каждый к каждому, а все к Бондарину. Бондарин должен был ответить на это внимание вниманием же.
Четвертый день с утра был Корнилову удачен: Госпар, иными словами Госпароходство, предложил ему контракт на поставку в течение ближайшего полугодия двух с половиной тысяч пудов пенькового каната и тысячи трехсот пар брезентовых рукавиц. У Корнилова было задание на сбыт меховых рукавиц, однако он подумал-подумал и подписал пункт по брезентовым — цены Госпар предлагал приличные. Этот контракт Корнилова обрадовал, но и огорчил тоже: ничего другого, никаких иных договоров не предвиделось, значит, надо было возвращаться в город Аул, докладывать председателю окружного Союза промысловой кооперации насчет общей обстановки на рынках сбыта краевого центра, а также о собственных скромных успехах — о контракте с Госпаром.
С председателем у Корнилова отношения были хорошие, можно сказать, близкие, доверительные. Председатель этот еще два года тому назад сам был таким же уполномоченным промысловой кооперации, сокращенно УПК, сначала Павловского, а потом пригородного Аульского куста, он успешно двигался по служебной лестнице, уже и окружной Совет возглавлял, а при этом держал на примете Корнилова и его тоже продвигал — из рядовых веревочников в председатели артели, из председателя артели — в уполномоченные окружного промыслового Союза.
Таким образом, Корнилову не грозили неприятности по месту службы из-за того, что он задержался в Красносибирске, не об этом забота, забота другая — поговорить бы с Бондариным.
Корнилов ждал, что не сегодня, так завтра его пригласят к разговору, так ему казалось. И не напрасно казалось: действительно, к нему подошел все тот же, старой выучки официант и тихо, значительно произнес:
— Вас просят-с... — Рыжеватыми глазами показал, кто и куда просит.
Корнилов приблизился, Бондарин подвинул ему стул, а по столу придвинул графинчик.
— Может быть, будем знакомы?
— А мы, Георгий Васильевич, знакомы! — с неожиданной для себя прямотой отозвался Корнилов.— Были бы не знакомы, вы разве меня позвали бы?
— Ну да, ну да,— тоже запросто, но и не без настороженности кивнул Бондарин.— Вы не Корнилов ли? Не Корнилов ли из Иржинска?
Теперь уже истинно удивился Корнилов.
— Память?
— Не жалуюсь, но скажу вам, Корнилов, и еще один секрет: веду дневник. Дневник, не беспокойтесь, без упоминаний имен-фамилий, разве только одни условные обозначения «эн», «эм», «ка» и прочие, но все равно благодаря этому день за днем закрепляются в памяти. Для чего бы это? Чтобы закреплялось-то? Не подскажете?
— Не думал. Никогда. И дневник не вел никогда... Ни к чему.
— А я думал. И много до чего не додумался. Зато помню действительно многое и многих. Капитана Корнилова помню. Между прочим, хотя мы и не встречались с тех пор, но где-то имя ваше и еще показалось передо мною. Под Читой где-то. В составе тех же иржинских полков, кажется?
— Могло быть,— согласился Корнилов.— Вполне.
— Хотел бы вас спросить, если сочтете возможным: полковника Федечкина не доводилось ли после встречать? Который уехал из Иржинска в Уфу? Чтобы не ссориться там с иржинским эсером, кажется с Евсеевым?