После бури
Шрифт:
Бьет в набат церковный колокол, и тревожные удары гулко разносятся над поселками. Огонь разгорается все ярче и ярче, искры летят к небу, и никто не хочет тушить ненавистную “чижовку”.
Неукротимую злобу затаили сироты против полиции после восстания. Там служили, по их мнению, виновники всех бед, горя и страданий. А главное, пристав или, как они его называли между собой, “живодер”. Часто мечтали ребята о мести за отцов, строили всевозможные планы, но Вася Зотов всегда останавливал и, что называется, охлаждал их пыл. Ослушаться его
И только Кандыба дважды почувствовал на себе силу их ненависти. Один раз они подобрались к его дому и по команде выбили все стекла. В другой раз достали каустика и, когда Устинья, жена Кандыбы, развесила на дворе после стирки белье, они ночью перемазали его ядовитой солью. Кандыба, конечно, догадывался, кто это сделал, но молчал. Во-первых, “не пойман — не вор”, а во-вторых, боялся, что может быть и хуже: пустят “красного петуха”.
— Мальчики, мамка сказывала, вчера в кузнице драка была. Мастера побили…
— Ну и пускай… — неопределенно промолвил Сеня. Он еще не расстался с мыслью поджечь полицию, хотя и был уверен, что Васька не позволит.
Наконец распахнулась дверь и вошел Вася Зотов. Он был самый старший. Отцовский полушубок, большие валенки и мохнатая шапка велики, но в них легко угадывалось стройное, сильное тело юноши.
— Все собрались?
— Все… А чего ты так долго?
— Дело было… Ну-ка, покажи звезду. — Вася взял звезду, проверил, крепко ли она держится на палке. — Хорошо! Инженера Камышина встретил. Велел приходить к нему славить, — сообщил он.
— Он добрый, — сказала Маруся.
— Ну да, добрый, — усмехнулся Сеня. — Он трус! “Медведь” говорил, что он не наш.
— Не болтай, если не знаешь. Он тоже революционер. Только он в другой партии состоит. С рабочими он не хочет, — уверенно сказал Вася, хотя сам имел довольно смутное представление о партиях.
— Потому что сам не рабочий, — подтвердил Карасев.
— Не потому. Разные партии есть… Которые за царя, которые за фабрикантов и за помещиков, а которые за рабочих, — также уверенно пояснил юноша.
— Вася, бери просфорку. Это тебе, — сказал Кузя и протянул просфорку.
— Украл?
— Я с разрешения. Нет, верно! Просвирня сама велела взять.
Вася сунул просфорку в карман, взял звезду и оглядел свою команду.
— Марусь, а ты ведь замерзнешь…
Девочка сразу заморгала глазами и замотала головой.
— Нет… Я теплая. Я пойду с вами.
— Пускай идет, а замерзнет, домой прогоним, — заступился Сеня.
— Ну ладно. Только потом не реветь. Пошли!
Потушив лампу, славельщики гурьбой вышли из дома и направились к рабочим баракам.
В полицейском участке тепло и тихо. В печке изредка потрескивали еловые дрова, в шкафчике шуршали тараканы, в кабинете начальника тикали часы. Кандыба сидел за столом и, положив голову на ладонь согнутой руки, тупо глядел на огонек лампы.
“Кто же тут еще ненадежный?” —
Перебирая в памяти наиболее известных, он вспомнил о Денисове, по прозвищу Медведь.
“Вот этот, пожалуй, самый ненадежный… — решил Кандыба. — Вот на кого надо указать приставу!”
Брат Денисова после восстания был сослан на каторгу, а он каким-то чудом уцелел.
— Погоди, Медведь… Ты еще меня попомнишь… — сказал околоточный вслух и погрозил кулаком в сторону двери.
Были у Кандыбы с Денисовым кое-какие счеты с давних времен, и вот, кажется, пришло время рассчитаться.
От этой мысли на душе стало веселее. Кандыба достал из-за деревянного сундука “мерзавчик” и поставил его на стол. Из кармана висящей шинели вынул две рюмки в виде бочоночков и кусок пирога, завернутого в цветистый платок. Ударом о ладонь раскупорил бутылку, налил в обе рюмки и развернул платок.
— С праздником! — сказал он вслух.
Взяв в каждую руку по рюмке, он чокнулся ими сначала о бутылку, затем рюмку о рюмку и, не переводя дыхания, выпил одну за другой. Крякнул и начал закусывать пирогом.
В сенях послышалось хлопанье дверей и шарканье ног. Кандыба быстро спрятал бутылку за сундук, рюмки сунул в карманы шаровар и принял озабоченно-деловой вид.
Вошли двое.
— Принимай гостя! — сказал Жига, пропустив перед собой задержанного мужчину. — В зотовский дом, понимаешь ли, забрался, печку затопил и сидит, как хозяин!
— В зотовский дом? — переспросил Кандыба. — Он же заколочен…
— А ему что… Заколочен, так еще и лучше, — ответил Жига. — С приставом желает говорить. Беспаспортный.
Кандыба внимательно посмотрел на задержанного, но тот, не обращая внимания на околоточного, скусывал лед, наросший на усах.
— Протокол завтра напишу, — сказал городовой, собираясь уходить.
— Замерз?
— Пока ничего.
— Пьяных много?
— Кто их знает! По домам сидят.
Жига ушел. Кандыба вторично и по возможности строго уставился на мужчину, но это не подействовало. Разглядев толстого с громадными пушистыми усами, добродушного на вид полицейского, человек подмигнул ему и улыбнулся.
— Чего тебе смешно? — сердито спросил околоточный. — Как зовут?
— Непомнящий.
— Имя как?
— Никак. Нет у меня имени.
— Имя нет? По-нимаю… А мать у тебя есть?
— Нет.
— Матери нет? Откуда же ты взялся?
— В канаве нашли.
— В канаве, говоришь?.. Так… Это другое дело… А как же без матери?
— Не было матери. Русским языком тебе говорят, — спокойно ответил мужчина и, не дожидаясь приглашения, сел на скамейку около печки.
— Впервые такого человека вижу… Без матери! — не то шутливо, не то серьезно удивился Кандыба. — Много бродяг ловили, но такого не видал! Ты из Сибири бежал?