После бури
Шрифт:
Так было раньше. А сегодня Кандыба зашел только в два купеческих дома, где был уверен не встретить отказа. И это всё. Больше никуда не решился идти. Он знал, что у инженеров прислуга скажет, что господ дома нет, и перед самым носом захлопнет дверь, как это было на пасхе. А про визиты к рабочим, даже квалифицированным, вроде штейгеров, и думать не приходилось.
“Теперь я царская собака”, — с горечью подумал околоточный, вспомнив слова песни, и вздохнул.
За дверью послышались шаги. Густые клубы пара ворвались в комнату, словно
— Так что, дозвольте доложить, ваше высокоблагородие! На дежурство заступил исправно. Так что, никаких происшествий не случилось, — скороговоркой пробормотал околоточный, когда Кутырин подошел к столу.
— “Так что” ты болван! — с раздражением отчеканил пристав. — Никаких происшествий не случилось! А это что?
Он достал из кармана скомканный листок бумаги и, нервно разгладив его, поднес к самому носу околоточного.
— Читай!
На листке синими типографскими буквами в два ряда было напечатано:
Положив на стол бумагу, Аким Акимович заложил руки за спину и долго ходил из угла в угол, не глядя на остолбеневшего Кандыбу. Затем он остановился около печки и, поднимая к огню то одну, то другую ногу, не поворачиваясь, неожиданно спросил:
— Ты мне вот что скажи, Кандыба… Почему тебя зовут “братоубивцем”?
— Ваше высокоблагородие, напраслина это, — хрипло проговорил околоточный. — По злобе дразнят.
— А все-таки? Нет дыма без огня.
Кандыба откашлялся, опустил руки по швам и, часто моргая широко открытыми глазами, заговорил:
— Дозвольте доложить, ваше высокоблагородие, всю правду, как на исповеди. Был у меня брат… не отрекаюсь. Оба мы раньше на копях работали. А потом, значит, когда я на своей супруге оженился, то переехал сюда в собственный ейный дом. Супруга моя приходилась родной дочерью здешнему надзирателю и, как, значит, я по наследственности тоже поступил служить в полицию, то между нами с братом произошла свара. Конечно, ваше высокоблагородие, кто себе враг… Я желаю лучшей жизни. При моей старательности…
— Не размазывай! Короче! — подстегнул его пристав.
— В прошлом году, ваше высокоблагородие, когда на копях беспорядки учинились… Крамола, забастовка, бунт и всякие комитеты… Так что, брат мой, по слабости ума, с внутренним врагом связался и вместе с другими против царя бунтовал… Он, конечно, не социлист, как вы изволили говорить, а только что вроде… Пролетарий! — Кандыба горестно вздохнул и покосился на икону спасителя, как бы призывая его в свидетели. — А потом, когда вы приехали усмирять и покарали виноватых… Так что, брата моего во время стрельбы убили… Вот и говорят, будто я его убил… Ваше высокоблагородие, напраслина это… Так что, меня самого чуть жизни не лишили. Оружие отобрали… В погреб посадили…
Казалось, Кутырин не слушал и думал о чем-то другом. Прищурившись, он смотрел на огонь и медленно покачивал головой.
— Следовательно, брата твоего убил я? — спросил он.
— Нет… Как можно?.. Что вы, ваше высокоблагородие! — испуганно забормотал Кандыба.
— С твоих слов так выходит.
— Никак нет… И в мыслях не имел… Да разве там разберешь!.. Как на войне… Я к тому говорил, как вы есть…
— Ну, довольно! — остановил его пристав. — Черт занес меня в эту дыру! В первый день рождества — и некуда деваться. Со скуки сдохнешь!
Кандыба давно привык к таким резким переходам своего начальника.
— Истинная правда, ваше благородие! — угодливо согласился он. — Места здесь глухие, медвежьи… образованной компании не собрать. Дикость!
— В конторе сегодня бал-маскарад. Воображаю, чт это за бал!
Аким Акимыч вернулся к столу, взял бумажку и сложил ее вчетверо.
— Я считал, что типографию они успели увезти… — медленно проговорил он. — Это первый случай. Надо ждать еще… Типография где-то здесь. Понял? Держи нос по ветру. Большую награду получишь, если типографию найдем. Пока молчать!.. Ты здесь всех знаешь. Подумай, где искать и кто еще остался ненадежный.
— Ой, ваше высокоблагородие! — вздохнул Кандыба. — Так что, много тут ненадежных… Притаились.
— Ничего! Больше не посмеют! Голову мы им оторвали, а без головы они не страшны… Типографию надо искать!
С этими словами пристав направился в свой кабинет, находившийся в соседней комнате. Околоточный схватил лампу и догнал начальника в дверях. Спрятав бумажку в ящик стола, Кутырин надел перчатки и на ходу приказал:
— Я буду в конторе. По пустякам меня не беспокоить!
Городовой, по фамилии Жига, в валенках, в овчинном тулупе, в башлыке, медленно шагал по середине улицы, с завистью и досадой поглядывая на освещенные окна домов. Края башлыка и поднятого воротника покрывались инеем, на усах наросли сосульки, но он не замерз. Обидно было дежурить в первый день рождества, да еще на наружном посту.
Против конторы Жига остановился. Нижние окна двухэтажного каменного здания были ярко освещены. Здесь инженеры, техники и служащие копей устраивали сегодня бал-маскарад.
“Интересно было бы поглядеть, как вырядились господа!” — подумал Жига, вспомнив, что в молодости он и сам с приятелями ходил ряженым по деревне. Обычно он выворачивал наизнанку шубу, мазал лицо сажей и изображал не то зверя, не то черта. Другие наряжались кто во что горазд. Чаще всего мужчины надевали женскую одежду, а женщины мужскую и при этом наводили сажей усы и мазали подбородок. Главное, чтобы не узнали…
— Кто это? — раздался за спиной знакомый резкий голос.
— Это я… Жига, ваше высокоблагородие!