После десятого класса
Шрифт:
А здесь, под Систовом, сняв фуражку, Райчо сидит под деревом в холодке и смотрит, как занимаются ополченцы. Теперь обучать стало легче: есть опытные фельдфебели и унтеры. А самому можно передохнуть, написать домой, подумать... Да вот мысли не очень веселые.
Учебная дружина Николова разместилась в Систове; н нее набрали болгар с освобожденной территории, которая не очень велика — треугольник с основанием 80 верст по Дунаю и высотой около сотни, упершийся вершиной в Казанлык за Балканами. С востока нависает четырехугольник крепостей. На западе в 60 Берегах — Плевна. В ней войска Осман-паши, хорошо
Основное формирование новых болгарских дружин идет в лагере под Плоешти; туда, возможно, идут хэши из Румынии, Сербии и России. Здесь труднее.
В Велико Търново Николов встретился с Ивановым, и тот сообщил, что, как только объявили новый набор, записались полсотни болгар из богатых семей. Николов горько усмехнулся:
— Так же, бай Иван, было в Кишиневе. Не верю я чтим чорбаджиям и их сытым отпрыскам.
Потом Николов даже не интересовался, почему никто из них не явился на место сбора: вполне было достаточно разговора у подвала Дымяну в Кишиневе. Райчо был больше угнетен вчерашним разговором. В лагерь приехал на телеге крепкий крестьянин средних лет, припев ячменя, хлеба, сухарей и самое ценное — две лопаты и мотыгу. Ответил на благодарность Райчо:
— Так я же в чете воевал, челяби. Вон турки как окапываются. Знаю, что солдату нужно.
— В чете? — невольно удивился Николов.— Почему сейчас не идешь в ополчение?
Болгарин в ответ тоже удивился:
А зачем? Нашу деревню освободили. Хозяйство нести надо, скоро урожай собирать.
— Но ведь граница родины проходит не по околице твоей деревни, а там — за Балканами, за Тунджей и Марицей.
— Так там пускай и воюют те болгары. А нам пора делом заниматься.
Вот и поговори с таким. Конечно, размышлял Николов, когда Болгария станет независимой, тогда будет регулярная армия, воинская повинность... Всесословная. Н-да, Военный министр Милютин двенадцать лет бился за всесословную воинскую повинность, а при утверждении в нее накидали столько поправок и оговорок, что ее и всесословной назвать нельзя...
Да и газетные вести вызывают размышления. Во время похода было не до чтения. Но зачем во время войны публиковать такие строки якобы от имени болгар о русских: «Мы много раз, особенно в два последних столетия, взывали к их братским симпатиям, они по мере надобности пользовались ими и потом снова оставляли население на растерзание туркам»? К тому же это совершенно неверно. Тогда у России не хватало сил полностью одолеть Порту, оговаривали условия для болгар, а турки, пообещав и подписав договор, не выполняли...
Бородатый орловец, как-то попросивший у ополченцев табачку, сказал:
— Мы все падем, до единого падем, а вас под турком не оставим.
Солдат сказал от души и правду... Но правдой может быть и то, что, изменись международная обстановка, придет приказ армии вернуться в Россию и орловец вместе с другими встанет в походную колонну. Отрадно то, что сейчас вряд ли возможно такое огромное политическое потрясение, чтоб царь повернул армию назад... Но среди офицеров ходят
Как только русская армия вошла в Румынию, ей стало не хватать всего: провианта, фуража, боеприпасов, медикаментов. И сейчас здесь, за Дунаем, воюет впроголодь, в рваной обуви, а товарищество «Грегер и К°» вовсю распоясалось в своих спекулянтских махинациях, и управы на него нет. За него заступается сам генерал Непокойчицкий.
Размышления Николова прервал шум, доносившийся из Систова; над крышами подымалась пыль, раздались несколько выстрелов и чьи-то вопли. Затем показался скачущий наметом казак, он закрутился среди марширующих ополченцев, крича:
— Эй, братушки, где ваш офицер? Живо!
Подскакав к Райчо, казак доложил, что комендант
Систова приказал всем ополченцам немедленно занять оборону на западной окраине Систова, перекрыть дорогу на Плевну и держаться до последнего.
— Кажись, беда, ваш скородь: сказывают, турки от Плевны прорвались. А у нас здесь и сил-то, почитай, нет. И переправа!
Не надо было быть грамотным военным, чтоб понять всю катастрофичность создавшегося положения. Если прорвалась армия Осман-паши, то она всей силой обрушится на Систово, на единственные мосты и отсечет всю Дунайскую армию вместе с Главной квартирой и резиденцией царя под Велико Търново, в селе Радоницы.
Хорошо, что у ополченцев в сумках и заплечных мешках уже были патроны, и еле обученная дружина Николова побежала на дорогу.
Выбрав место, Райчо приказал немедленно чем угодно окапываться, послал в ближайшие дома за ломами, кирками и лопатами, предупредив, что, если хозяева не будут давать, забрать силой. Закричал вдогонку:
— Горбенко, Конопатов, Казимирчук, назад. Управляйтесь здесь. В деревню не надо. Вы русские.
— Мы, ваш скородь, украинцы,— возразили Горбенко и Казимирчук.
— Сейчас это все равно. Коли придется отбирать у жителей инструмент, то пусть это делают болгары. Горбенко, берите первую роту и закрепляйтесь на той высотке. Рядом лощина, по моему знаку рубите все деревья на засеку. Марш!
У необстрелянных ополченцев тревожно блестели глаза. Николов бегал от окопа к окопу и твердил одно и то же.
— Вот ваш бруствер — это Болгария. Задний край окопа — нет ни Болгарии, ни нас.
Через несколько часов на дороге показались интендантские повозки; затем проехали раненые казаки, они еле держались в седлах. И никто ничего толком не мог сказать, кроме того, что турки здорово ударили и много побили наших. Потом показались группами и в одиночку санитарные фуры. На многих ездовыми были сами раненые. Медперсонал разбежался.
Оказывается, уже днем по Систову пошли слухи, что русские под Плевной разбиты. А панику поднял пьяный казак не то с перепоя, не то из озорства; он проскакал через Систово, размахивая саблей и крича: «Турки! Турки!»
В Систове было много беженцев, лазареты, тыловые службы; все это вместе с населением бросилось к переправам. Казак ускакал по мосту в Зимницу, где был схвачен и позже публично расстрелян. Понтонерам с огромным трудом удалось спасти мосты от обезумевшей толпы и пропускать на левый берег только повозки с ранеными.