После – долго и счастливо
Шрифт:
– Так вот… Ну, когда она рассказала о беременности, я подумал, что мы могли бы сбежать вместе. Она вышла бы замуж за меня, а не за него. Я пообещал, что перестану бездельничать, если она выберет меня, и буду рядом с ней… с тобой.
Я чувствую, что он смотрит на меня, но не хочу встречаться с ним взглядом.
– Твоя мама сочла, что я для нее недостаточно надежен, и вот я уже молча слушаю, как они с Кеном объявляют о том, что ждут ребенка и поженятся на той же неделе.
«Какого черта?»
Я поворачиваю к нему голову, но он не сводит глаз с дороги, явно блуждая в воспоминаниях.
– Я хотел, чтобы она была счастлива, и не мог ее опозорить, не мог поставить под удар ее репутацию, рассказав Кену или кому-то еще о том, что было между нами. Все убеждал себя, что в глубине души он должен понимать: она носит не его ребенка. Твоя мама клялась, что он не притрагивался к ней несколько месяцев. – Плечи Вэнса заметно передергиваются. – Я был шафером на их скромной свадьбе, стоял рядом, одетый в костюм. Знал, что он даст ей то, чего не могу дать я. Я даже не собирался поступать в университет. Занимался лишь тем, что страдал по замужней женщине и запоминал отрывки из старых романов, на которые моя жизнь никогда не будет похожа. У меня не было ни планов на будущее, ни денег, а ей было нужно и то, и другое, – вздыхает он, стараясь вырваться из объятий прошлого.
Наблюдая за ним, я удивляюсь тому, что приходит мне в голову и что я чувствую себя вынужденным сказать. Кулаки у меня сжимаются, и, пытаясь взять себя в руки, я расслабляюсь.
Затем снова сжимаю кулаки и, не узнавая собственного голоса, спрашиваю:
– То есть мама использовала тебя, чтобы поразвлечься, а потом бросила, потому что у тебя не было денег?
Вэнс тяжело выдыхает:
– Нет. Она меня не использовала. Знаю, со стороны кажется именно так, но вся эта ситуация чертовски запутанная. Ей нужно было думать о тебе и о твоем будущем. Я был настоящим раздолбаем, просто бестолочью. И мне нечего было ей предложить.
– Зато теперь у тебя миллионы, – с горечью замечаю я.
Как он может защищать ее после всего случившегося? Что с ним такое? Но вдруг во мне что-то переворачивается, и я думаю о матери. Потеряв двух мужчин, впоследствии разбогатевших, она вкалывает на тяжелой работе и возвращается по вечерам в маленький унылый домишко.
– Да, – кивает Вэнс. – Но откуда мне было знать, что у меня что-то получится? У Кена все шло хорошо, а у меня нет. Вот и все.
– Пока он не стал каждый вечер надираться в хлам.
В душе снова разгорается ярость. Меня пронизывает острое ощущение предательства – видимо, я никогда не справлюсь с гневом. Пока Вэнс наслаждался светской жизнью, я рос с гребаным алкоголиком.
– В этом я тоже облажался, – говорит он.
Я так долго был уверен, что знаю этого человека, действительно знаю.
– После твоего рождения мне пришлось через многое пройти, но я поступил в университет и любил твою маму на расстоянии…
– Пока не?..
– Пока тебе не исполнилось пять. Это был твой день рождения, и мы все собрались на праздник. Ты выбежал на кухню, зовя папу… – Вэнса подводит голос, и я сильнее сжимаю кулаки. – К груди ты прижимал книжку, и я на миг забыл, что ты зовешь не меня.
Я бью кулаком по приборной панели и требую:
– Выпусти меня из машины.
Не могу больше это слушать. Все так чертовски запутано. У меня не получается осознать все сразу. Уж как-то слишком.
Вэнс пропускает мою вспышку мимо ушей и продолжает вести машину по жилому району.
– В тот день я сорвался. Потребовал, чтобы твоя мама рассказала Кену правду. Я больше не мог смотреть на то, как ты растешь. К тому моменту мой переезд в Америку был решенным делом. Я умолял ее поехать со мной и взять тебя, моего сына.
«Моего сына».
Внутри у меня все переворачивается. Нужно выбраться из машины, хоть бы и на ходу. Я смотрю на милые домики, мимо которых мы проезжаем, и думаю о том, что, несомненно, предпочел бы физическую боль этой.
– Но она отказалась и сообщила, что сделала тест… и что все-таки ты не мой ребенок.
– Что?
Я потираю виски. Если бы это помогло, я бы разбил головой приборную панель.
Бросаю на него взгляд и вижу, что он стреляет глазами то вправо, то влево. Заметив, с какой скоростью мы мчимся, я понимаю, что он пропускает все светофоры и знаки остановки, лишь бы не позволить мне выпрыгнуть из машины.
– Наверное, она запаниковала. Не знаю. – Вэнс поворачивается ко мне. – Я был уверен, что она лжет. Много лет спустя твоя мама призналась, что не делала никаких тестов. Но в тот момент она была непреклонна: сказала, чтобы я забыл обо всем, и извинилась за то, что ввела меня в заблуждение насчет моего отцовства.
Я весь сосредоточен на своем кулаке. Сжать, разжать. Сжать, разжать…
– Прошел еще один год, и мы снова стали разговаривать… – продолжает он, но его тон неуловимо меняется.
– Ты имеешь в виду, снова стали спать вместе.
Очередной тяжелый вздох срывается с его губ.
– Да… Каждый раз, оказываясь рядом друг с другом, мы повторяли одну и ту же ошибку. Кен много работал, готовился к получению степени магистра, а она сидела дома с тобой. Ты всегда был так похож на меня: когда бы я ни зашел, тебя было не оторвать от чтения. Не знаю, помнишь ли ты, но я всегда приносил тебе книги. Подарил тебе свой экземпляр «Великого Гэтс…»
– Хватит.
Неясные воспоминания затуманивают голову, и мне становится досадно от нежности в его голосе.
– С перерывами так продолжалось несколько лет, и мы думали, что никто ничего не замечает. Это была моя вина: я никак не мог перестать ее любить. Что бы я ни делал, мысли о ней не давали мне покоя. Я переехал ближе к вам, поселился в доме прямо через улицу. Твой отец знал. Не представляю, откуда, но стало ясно, что он знал.
Немного помолчав и свернув на другую улицу, Вэнс добавляет:
– Тогда он и начал пить.
Выпрямившись, я ударяю ладонями по приборной панели. Он даже не вздрагивает.