После – долго и счастливо
Шрифт:
Я прячу голову на крепкой груди Ноя и закрываю глаза.
Моя мать тоже здесь, я не вижу ее, но слышу ее голос.
– Что с ней? Почему она не разговаривает?
– Она в шоке, – поясняет Кен. – Но скоро придет в себя…
– Хорошо, и что мне с ней делать, если она даже не разговаривает? – язвительно спрашивает она.
Ной, способный общаться с моей бесчувственной матерью так, как может только он, тихо отвечает:
– Кэрол, пару дней назад она обнаружила тело отца. Полегче.
Никогда в жизни я не чувствовала такого облегчения от того, что Ной рядом. Я очень люблю Лэндона и благодарна его семье, но сейчас мне нужно покинуть этот дом. Мне нужен кто-то из старых друзей. Тот, кто знал меня прежней.
Я схожу с ума и знаю это. Мой разум отказывается работать с того дня, как я споткнулась о такое твердое и такое неподвижное тело отца. Ни одной здравой мысли не возникло у меня в голове с тех пор, как я выкрикивала его имя и трясла так сильно, что приоткрылась его челюсть, а игла выскочила из руки и, звякнув, упала на пол. Этот звук до сих пор стоит у меня в ушах. Такой простой звук. И в то же время такой страшный.
Помню, как внутри у меня что-то словно лопнуло, когда рука отца дернулась в моей. Наверное, это было непроизвольное сокращение мышц, но мне по-прежнему не удается понять, случилось ли это на самом деле или просто разыгралось мое воображение, подарив ложную надежду. Когда я проверила его пульс, надежда угасла, и мне не осталось ничего иного, кроме как сидеть, не испытывая ни одной эмоции, и смотреть в его безжизненные глаза.
Ной несет меня к выходу, и я мягко покачиваюсь в такт его шагам.
– Позже я позвоню ей узнать, как дела. Пожалуйста, возьми трубку, чтобы я знал, как она себя чувствует, – тихо просит Лэндон. Я хочу узнать, как дела у него самого. Надеюсь, он не видел то, что видела я, но точно вспомнить не получается.
Знаю, что держала голову отца в своих руках, и, наверное, плакала или кричала, а может, и то и другое, когда Лэндон вошел в квартиру. Помню, как он заставлял меня отпустить человека, которого я только начала узнавать. Следующее воспоминание: приехала «Скорая». Затем еще один пробел в памяти, и вот я сижу на полу в доме Скоттов.
– Я отвечу, – заверяет его Ной, и мне слышно, как открывается дверь. Холодные капли дождя падают на мое лицо, смывая многодневную грязь и слезы.
– Все хорошо. Мы едем домой, все будет хорошо, – шепчет Ной, убирая с моего лба мокрые от дождя волосы. Не открывая глаз, я прижимаюсь щекой к его груди. Стук сердца напоминает мне момент, когда я, приложив ухо к груди отца, обнаружила, что его сердце не бьется, что он не дышит.
– Все хорошо, – повторяет Ной. Как в старые добрые времена, он приходит мне на помощь после выходок отца.
Но больше нет теплицы, чтобы спрятаться. Не в этот раз. Осталась только темнота, и света впереди не видно.
– Мы едем домой, – повторяет Ной, усаживая меня в машину.
Ной – хороший и милый, но разве он не знает, что у меня нет дома?
Стрелки на часах двигаются очень медленно. Чем дольше я смотрю на них, тем больше они смеются надо мной, замедляя ход с каждым ударом. Моя старая спальня слишком большая. Могу поклясться, это была маленькая комната, но сейчас она кажется просто огромной. Или я сама чувствую себя меньше? Я словно перышко – гораздо легче, чем когда спала в этой кровати в последний раз. Наверное, я могла бы уплыть куда-нибудь и никто бы не заметил. Мои мысли ненормальны, я это знаю. Ной говорит об этом каждый раз, как пытается вернуть меня к реальности. Он и сейчас здесь. Он не оставлял меня с тех пор, как я легла в кровать бог знает сколько времени назад.
– Все будет в порядке, Тесса. Время лечит. Помнишь, наш пастор всегда это говорил. – В голубых глазах Ноя застыло беспокойство.
Я молча киваю и продолжаю смотреть на поддразнивающие меня настенные часы.
Ной ковыряет вилкой в тарелке с едой, которая стоит здесь уже несколько часов.
– Твоя мать собирается прийти и заставить тебя съесть ужин. Уже поздно, а ты так и не притронулась к обеду.
Я перевожу взгляд на окно и замечаю, как темно на улице.
«Когда исчезло солнце? И почему не забрало меня с собой?»
Мягкие пальцы Ноя сжимают мои ладони, и он просит посмотреть ему в глаза.
– Просто поешь немного, и она оставит тебя в покое.
Я тянусь к тарелке, не желая создавать ему лишних проблем, зная, что он выполняет указания матери. Начинаю жевать кусок безвкусного хлеба и пытаюсь не подавиться колбасой. Про себя считаю, сколько времени занимает заставить себя откусить пять раз и запить все водой комнатной температуры, оставленной на тумбочке утром.
– Мне нужно закрыть глаза, – говорю я Ною, когда он пытается подсунуть мне виноград. – Больше не могу.
И мягко отодвигаю тарелку. Меня тошнит от вида еды.
Я ложусь и поджимаю колени к груди. Старый добрый Ной напоминает мне о том времени, когда нам попало за то, что на воскресной службе мы кидались друг в друга виноградом. Тогда нам было по двенадцать лет.
– Думаю, это была самая бунтарская из всех наших проделок, – говорит он с легким смешком.
Под его слова я засыпаю.
– Я тебя не пущу. Меньше всего нам сейчас нужно, чтобы ты ее расстроил. Она уснула в первый раз за последние дни, – слышу я голос матери в коридоре.
С кем она разговаривает? Я ведь не сплю? Приподнимаюсь на локтях, и к голове приливает кровь. Как же я устала. Ной спит рядом, в моей детской кровати. Все такое знакомое: кровать, лохматые светлые волосы Ноя. Однако я чувствую себя по-другому: не на своем месте, потерянной.
– Я здесь не для того, чтобы причинить ей вред, Кэрол. Вы уже должны были это понять.
– Ты… – пытается остановить его мать, но он ее перебивает:
– И еще. Вы уже должны были понять, что мне нет никакого дела до вашего мнения.