После любви
Шрифт:
– И телевизор из прихожей?
– И его.
– Я не собираюсь там больше оставаться, – глухо рычит серб.
– Тебе придется там остаться еще на несколько дней. – В голосе Алекса появляются металлические нотки. – Сейф, кстати, тоже пуст. А в компьютере, который вы с таким пылом пытались вскрыть, нет ничего, кроме компьютерных игр. Это компьютер подружки недоумка.
– Мерче-маравильоса, – почти напеваю я, раскачиваясь.
– Мерче – сокращенное от Мерседес. А маравильоса… Что скажешь, Слободан?
– Великолепная. – Слободан произносит это, осторожно отделяя один слог от другого. – Эта сучка была шикарной любовницей. Так что все соответствует
– Зачем был нужен этот спектакль? – я пропускаю замечание серба мимо ушей.
– Зачем? – переспрашивает Алекс. – Вы появились в Париже, хотя должны были сидеть в марокканской тюрьме. Иса сообщил нам, что вы бежали, у него есть свои осведомители. И потом, когда вы позвонили, то назвались Мерседес. Это было странно, этого я не ожидал. Мне нужно было услышать историю вашего чудесного спасения из первых рук. Насколько оно было случайным. И не стоит ли за одинокой русской кто-то еще. Вот вы ее мне и рассказали. Всю. Без лишних подробностей, но подробности всегда можно домыслить. Эта история похожа на правду, Слободан?
– Слишком невероятна, чтобы быть ложью. Такого не придумаешь.
Лапы грязного серба тянутся ко мне и срывают с шеи медальон. Продолговатый и тонкий серебряный брусок с иероглифами. Сегодня днем он сам повесил его на меня: подарок от юноши из боснийского Сараева, потерявшего старшего брата-художника, навсегда искалеченного этническими междоусобицами.
Это, скорее всего, неправда. И не было никакого брата. Сараево, возможно, и было, но что там делал этот серб – неизвестно.
Убивал. Он убивал. И убивает до сих пор. И не может остановиться.
– Диктофон, – объясняет Слободан, постукивая пальцем по обратной стороне медальона. – Вмонтирован прямо в металл, а звук поступает через отверстия-иероглифы. Незаменимая штука. И очень полезная.
– Запись идет и сейчас. – Мы говорим так долго, что Алекс заметно выдохся и погрустнел. – Аппаратура стоит у Слободана внизу. Я не стану стирать эту запись. Она будет напоминать мне о вас, Саш'a. И еще паспорт. Он настоящий и принадлежал той самой неистовой шлюшке Мерседес. Должно быть, ваш друг купил его у продажных полицейских, на которых повесили бесперспективное дело испанки из Нюрнберга. Коррупция когда-нибудь обязательно разрушит мио, нуда бог с ней, если она способна творить такие чудеса. Ведь ваша история – чудо, Саш'a. Разве нет? Я молчу.
– Только оно вас не спасет. К сожалению. Рано или поздно полоса удачи заканчивается. И это время для вас наступило.
Я молчу.
– Мне будет не хватать вас. Но и оставить вас в живых я не могу. Вы сразу же сдадите меня с потрохами. Разве нет?
Я молчу.
– Значит, я прав. Что ж, прощайте, удивительная русская. Дело есть дело. Ничего личного. Ты сделаешь все как нужно, Слободан?
– Конечно…
Алекс поднимается и бросает на меня прощальный взгляд. Чертовски красивых глаз больше не существует. А через несколько мгновений перестану существовать и я. Саш'a Вяземски. Русская Саш'a Вяземская, пробывшая в роли испанки Мерседес Гарсия Торрес всего лишь сутки. Страха я не чувствую – лишь громадную усталость и тупое желание покончить со всем прямо сейчас. Все, что случилось со мной после любви, сделало меня иной, но совсем не сделало счастливой. Кто знает, может быть, в том, что я присоединюсь к Фрэнки и еще многим, жившим когда-то, и будет заключаться настоящее счастье? Кто знает… Единственные, о ком я буду скучать, – это Доминик и Эс-Суэйра. Но о них я подумаю позже. На небесах. Или в аду. Какая разница, где думать о том, к чему ты привязана?
Главное – думать.
И в тот момент, когда я уже готова принять пулю в голову, раздается взрыв. В своих мечтах о Марракеше, Касабланке, Рабате – разве ты мог представить что-нибудь подобное, Доминик?..
Эпилог
…Самолет из Марракеша задерживается.
Я никогда не видела человека из полицейского департамента, который должен привезти мне мои настоящие документы, но зато его хорошо знает не-Шон. Когда-то бармен «Cannoe Rose» оказал ему услугу: из тех услуг, что он время от времени оказывал секретным агентам самых разнообразных спецслужб, которыми наводнен бар-кочевник. Несколько последних дней мы почти не расстаемся с не-Шоном, это ему я обязана своим чудесным спасением. Ему и своему вопросу, заданному в тот первый вечер: как относился ко мне Франсуа?
Если бы я действительно была девушкой, которая помогала Фрэнки на последнем задании, – этот вопрос никогда не был бы задан. Потому что Фрэнки любил Мерседес, и бармен знал об этом. А я – нет. Тогда еще нет. Не-Шон отдал мне конверт в точном соответствии с инструкциями Фрэнки, но заданный мной вопрос занозой сидел в сердце, мешая сказать самому себе: ты все сделал правильно, старик! Потому он и отправился следом за мной, в дом Франсуа Лаллана, по ходу связавшись со своими друзьями из секретных служб. Не для того, чтобы изобличить меня, а для того, чтобы подстраховать горячую, порывистую, неопытную – ту, которая осталась единственной памятью о его молодом друге Франсуа. Не знаю, как не-Шон заставил их приехать, но парни из секретной службы подоспели вовремя. И только поэтому я жива.
А Алекс Гринблат и Слободан скорее всего умрут. И еще нескольким десяткам подручных Алекса придется несладко.
Я стараюсь не думать о них, хотя это практически невозможно: их фотографиями украшены первые полосы газет, по улице нельзя ступить и шагу, чтобы не наткнуться на чертовски красивые глаза. Аудиозапись, которую вел Слободан в квартире этажом ниже, скорее всего, будет одним из главных доказательств на процессе. Наряду с материалами, которые собрал Франсуа Лаллан.
Фрэнки.
Меня, скорее всего, тоже вызовут на процесс в качестве свидетеля, но до этого еще далеко.
А пока я собираюсь вернуться в Эс-Суэйру. Вернуться навсегда. Вернуться к Доминику, Ясину, Наби и Джуме, Джамилю и Джамалю, Хасану и Хакиму, Фатиме и Сальме, если она еще не уехала в Касабланку, где в кафе «У Рика» ее ждет Ума Турман.
– Ты все-таки решила лететь, безумная русская? – спрашивает у меня облокотившийся на поручни не-Шон. – Ты могла бы остаться здесь. И мы бы вместе поработали. Мы стали бы отличной командой.
– У меня нет вида на жительство.
– Думаю, это не очень большая проблема… Учитывая то, что ты сделала для благословенной Франции. Я могу уладить все формальности.
– Не стоит. Я возвращаюсь домой. В Эс-Суэйру. Не хочешь составить мне компанию? Марокко – прекрасная страна.
– Все может быть. – Не-Шон всматривается вдаль, туда, где то и дело взлетают и приземляются самолеты.
Все может быть.
Не-Шон никогда не покидал Парижа. Париж – смысл его жизни, так же как Эс-Суэйра – смысл моей. А каждый должен находится там, где смыслы его жизни, сверкая и переливаясь, накатываются один на другой, как волны на песок. Я не увижу не-Шона в Эс-Суэйре и поэтому мне немного грустно.