После первой смерти
Шрифт:
Миро кивнул, он уже начал идти.
– И надень маску. Пора. Сообщения уже разосланы, и мы можем ожидать ответных действий в любой момент.
Маска.
Миро любил маску и ненавидел её. Фактически, это была не маска, а перешитый изношенный лыжный капюшон. Плотная материя изнутри была обшита каким-то искусственным материалом. В Америке умели шить одежду. Внутренняя обшивка сохраняла кожу прохладной и при этом впитывала пот. Маска держалась на пуговице под воротником куртки Миро, которая всегда была на нём, когда он выходил на подобные акции. Тёмно-коричневый
Миро вытащил маску наружу, но решил поговорить с девушкой ещё до того, как он натянет её на голову. Хотя в маске ему подступиться к ней было бы легче. Иногда, когда на нём была эта маска, ему казалось, что он заключённый, запертый в тесный объём, и ему казалось, что окружающий его мир ему не принадлежит и доступен лишь через маленькие окна этой маски. Маска, конечно, не закрывала его глаз, ноздрей или рта, и ещё были два маленьких, сетчатых отверстия, для ушей – чтобы он мог беспрепятственно слышать. Но в маске удобно ему было не всегда.
И вместе с тем, маска ему чем-то нравилась. Когда в первый раз в маске он увидел себя в зеркале, кажется, тогда ему было где-то тринадцать, он понял, что окружающие не смогут определить его возраст, если он появится перед ними в маске. Ему можно было дать двадцать три или тридцать три – на подростка он не походил. Лица взрослых мужчин бледнели, когда он появлялся перед ними в маске. Они были намного старше и намного сильнее его. Маска давала ему ощущение силы и власти.
Но всё-таки маска чем-то его и отягощала. Он чувствовал, что ему нужно совершить нечто постыдное, такое, что нельзя было делать с открытым лицом, когда для совершения героического поступка, будь то защита чести или Родины, лицо скрывать было бы не нужно. Он как-то спросил об этом у Арткина, и тот ему рассказал, что в мире есть множество законов – хороших и плохих, правильных и неправильных. Согласно законам «неверных» - их врагов, их миссия, их работа, должна быть осуждена. Так что им приходится маскироваться, чтобы продолжать быть свободными там, где действуют их «неверные» законы.
Маска была теперь у Миро в руке. Она была чёрной с красной прошивкой вокруг отверстий для глаз, ноздрей и рта. Момент, когда он перед началом акции одевал её на себя, всегда придавал ему силы и бодрости: это был жест, который разделял его жизнь на две части. Без маски, он был Миро Шантасом, мальчиком, у которого не было даже настоящего имени, с которым он мог бы войти в реальный мир. В маске, он был Миро Шантасом, героем, борцом за свободу. Его часто мучил вопрос, кто он на самом деле?
Ладно. Она больше не паниковала. Она слушала этого юношу, заставляя себя быть в трезвом уме, в возбуждении, в готовности к дальнейшему развитию событий. Она знала, что его зовут Миро, а мужчину – Арткин. Она слышала, как минутой раньше они обращаются друг к другу по имени, и так или иначе она понимала, что стала привыкать к их именам и к сложившейся ситуации, уже не казавшейся такой ужасной, как во время следования за фургоном к этому мосту. Миро … Арткин был
– Он убит, - сказала она. Слово само выпрыгнуло у неё изо рта, чужеродное слово, которое она никогда не произносила в своём реальном значении.
– Не убит, он просто выключился, - сказал подросток.
– Это был несчастный случай. Нам сказали, что эти наркотики неопасны, но этот мальчик умер.
– Из чего следует, что другие дети также в опасности?
– Нет. Мы проверили их всех – ты можешь сама в этом убедиться: они в порядке. Возможно, у этого мальчика было слабое сердце или аллергия на наркотики, - он произнёс «аллергия» чуть ли не по слогам. Она обернулась, чтобы взглянуть на детей. Все они сидели вяло и отрешенно, хотя кто-то из них зевал или беспокойно крутился на своём месте.
– Нам нужно, чтобы ты помогла нам с детьми, - сказал юноша.
– Позаботиться о них, об их потребностях. Это убедит тебя, что мы не желаем им никакого вреда.
– Как долго мы здесь пробудем?
– спросила она, кивнув в сторону мужчины, проходящего между сидений, ощупывающего детей, их лбы, их щёки, говоря с ними мягко и успокаивающе.
– Он сказал, что это будет, пока мы не доедем до моста.
Миро быстро соображал:
– У нас изменились планы. Из-за смерти этого мальчика. Мы здесь немного задержимся.
– Как надолго?
– спросила она с нажимом, почувствовав внезапную неуверенность этого юноши или подростка.
Он пожал плечами.
– Никто не знает, на самом деле. Несколько часов…
В этот момент её внимание отвлёк шум в двери. Огромный мужчина, взломавший дверь ломиком, снова подошёл к двери. Он камнем разбил в ней окно.
– Что он делает?
– спросила она.
Мужчина крушил стекло изо всех сил и со всей злостью, не глядя ни на девушку, ни на Миро.
– Он разбивает стекло, чтобы повесить замок на дверь так, чтобы её нельзя было открыть снаружи, - ответил ей Миро.
Она автоматически кинула взгляд на аварийный выход слева в середине автобуса. Юноша не упустил направления её взгляда. Он не улыбался, и, казалось, он на такое не был способен, но его глаза прояснились:
– Аварийный выход будет заперт зажимом, - сказал он.
– И окна – форточки тоже будут заклинены, о возможности побега думать бесполезно.
Она почувствовала лёгкую клаустрофобию и прозрачность, словно этот малец мог правильно прочесть её мысли. Обернувшись, она увидела мужчину, стоящего теперь над сидением, на котором лежал мертвый мальчик. Ей было интересно, мертв ли этот ребёнок, и, всё же, знать ей это не хотелось. Анонимная смерть не казалась ей такой ужасной. Она действительно не знала никого из детей вообще, хотя с недавних времен их лица были ей знакомы, когда она иногда занимала место своего дяди. Она слышала, как они называли друг друга по именам – Томми, Керен, Моника. Но она не могла привязать каждое из этих имён к соответствующему лицу.