После первой смерти

Кормье Роберт

Но водитель оказался не мужчиной.

Когда они поднялись в автобус, то за баранкой сидела девушка. Блондинка – стройная, в великолепном жёлтом свитере. Длинные волосы цвета соломы; нет, не соломы – мёда, сиропа.

Миро поднялся за Арткиным в салон после того, как Стролл обогнал автобус, снизил скорость и вынудил его остановиться. Арткин, Антибэ и Миро выбрались из фургона, когда в это время Стролл оставался за рулём. Антибэ легко взломал дверь, открыв её ломиком, и вернулся в фургон. Арткин и Миро поднялись на борт. Захват занял несколько секунд, без особого протеста детей или девушки-водителя. Увидев их, она оцепенела, раскрыв от удивления рот и глаза,

которым она явно не верила. Миро присел рядом с ней, чтобы не слишком бросаться в глаза проезжающим мимо по шоссе, в то время как Арткин двигался по проходу, громко приветствуя детей: «Привет…сегодня замечательный день… какая симпатичная маленькая девочка… ты любишь леденцы, шоколад…?» – при этом он внимательно наблюдал за всеми проезжающими мимо машинами. Он говорил детям красивые слова, льстил им, в этом деле он был мастером, превосходным актером. Миро позавидовал ему, оставаясь рядом с девушкой. И вдруг она заметила в руке у Миро пистолет. На её лице отразилось отвращение, словно она увидела что-то непристойное. И вдруг её охватил испуг, или даже, что-то ещё страшнее. Ужас. Она поэтапно прошла то, что Миро наблюдал уже не раз: отвращение, испуг и, наконец, ужас.

Арткин вернулся на переднюю площадку салона автобуса и поднял с пола коричневый бакалейный пакет, оставленный им у входа. В пакете были шоколадные леденцы, завёрнутые в фольгу.

– Каждый получит по леденцу, все любят леденцы?
– красочно произнёс он.

Миро коснулся руки Арткина. Арткин остановился. Миро заметил, как у Арткина на горле запульсировали вены. Его лучше было бы не трогать.

Миро привстал:

– Кажется, ты говорил, что водитель должен быть мужчиной, - он прошептал, но гораздо резче, чем хотел.

– А это, вообще, не твоя забота, - членораздельно проговорил Арткин, выталкивая из себя слова. Он стал продвигаться по проходу, раздавая леденцы в протянутые руки. За день до того в леденцы шприцем был введён транквилизатор, достаточно сильный наркотик, чтобы на какое-то время сделать детей тихими, пассивными и послушными. «Как ещё», - сказал Арткин.
– «Мы сможем удержать автобус, переполненный детьми?» В большом количестве имелся шоколад и другие сладости, заправленные наркотиками. Всё было припрятано в фургоне в дополнительных мешках.

Миро снова сел рядом с девушкой. Суставы её пальцев, сжимающих рулевое колесо, побелели. Она упрямо смотрела вперед через лобовое стекло. Её подбородок дрожал, а плечи подёргивались, словно она замёрзла. Миро вспомнил себя в таком же состоянии, когда осознал, что умер Эниэл. Он боролся со слезами, наверное, как солдат. Он не плакал и не кричал навзрыд, но был разбит, и всё остальное тело выдавало его чувства, несмотря на то, что глаза остались сухими. Он пытался сохранять хладнокровие, убеждая себя в том, что жалеть о смерти Эниэла было бессмысленно. Но внутри него всё продолжало рыдать. Разные его органы чуть ли не кричали не то от боли, не то от страшного горя, постигшего их. Арткин, который тогда был рядом, вцепился твердой рукой в его плечо. Это он принес новость о смерти Эниэла – мгновенной, почти случайной: пуля отскочила рикошетом и попала в лоб Эниэлу между глаз. Миро вывернулся из объятий Арткина и вырвался прочь из комнаты, чувствуя отвращение и отчаяние. Это было отвращение одиночества, к которому его тело и душа так долго привыкали все эти долгие годы на чужбине, и отчаяние, потому что смерть его брата оставила его в этом мире совсем одним. Если бы не Арткин. Но Арткин не был ни плотью его, ни кровью.

Теперь Миро сидел и рассматривал девушку. Он к ней был достаточно близко, чтобы почувствовать аромат её дезодоранта. Или это был одеколон, духи? Она чуть приподняла руку, и у неё подмышкой он увидел круглое пятно пота, её тело также выдавало её чувства, как и его тогда. В конечном счёте, любое тело может дать знать о том, что чувствует его владелец. А как

с этим у Арткина? Он когда-либо станет жертвой предательства своего собственного тела?

Миро взглянул на её висок, прикрытый потоком желтых волос. По плану он должен был увести водителя в сторону от автобуса, чтобы не видели дети, приставить пистолет к виску, и мягко, но старательно нажать на спусковой крючок, и сделать это быстро, как наставлял Арткин, и без колебаний. Арткин часто говорил, что не в их интересах злоупотреблять жестокостью. У них была работа, которую нужно сделать, и в интересах которой была смерть, лишь в необходимых количествах. Так что смерть нужно было свести к минимуму. «Кроме всего, мы – не животные», - сказал он.
– «Просто нужно довести дело до конца». Миро достал руку, словно хотел коснуться виска девушки или её волос. Но он удержал себя от такого соблазна.

Арткин раздал все леденцы и начал смеяться и подшучивать над детьми, хотя Миро знал, что в его глазах был отнюдь не смех. Транквилизаторы должны были начать действовать в тот момент, когда они въедут на мост. Миро было интересно, воспользуется ли он своим револьвером.

Когда Арткин вернулся на переднюю площадку автобуса, девушка глубоко набрала воздух и обратилась к ним:

– Что всё это значит?
– потребовала она ясности, собрав всю свою силу, волю и храбрость, не понимая, как жалко и патетично это звучит.

– Вы лишь ведёте автобус, мисс, - мягко произнёс Арткин.
– И не беспокойтесь. Нам просто нужно отклониться от маршрута, на несколько минут. Ни вам, ни детям никакого вреда от этого не будет.

Миро удивлялся умению Арткина убедить. Он вспомнил, как Арткин делал это прежде: заверение в его голосе, успокоение, почти выгодное предложение. Он ярко запомнил тот голос ещё давно, до того, как Арткин, разрядив револьвер, превратил в месиво лицо офицера полиции. Это было в Детройте. Если бы тысячу кусочков того лица сложить теперь вместе, то на нём будет лишь одобрение прежде, чем наступит смерть, которая будет мирной, вполне ожидаемой, и без малейшего намёка на ужас.

– Почему за рулём автобуса сегодня ты?
– спросил Миро. Он знал, что этот вопрос обязательно вызовет гнев Арткина. Арткин, всегда был противником бесполезных бесед во время акции. Но Миро был встревожен. Он не хотел, чтобы в его первом убийстве произошло что-нибудь незапланированное.

– Моя дядя заболел, и я иногда его заменяю. Я прошла специальный курс водителей автобуса, - она, словно школьница, рассказывала выученный дома урок.

Арткин метнул на Миро раздражённый взгляд и затем обратился к девушке:

– Я уверен в том, что вы – аккуратный водитель, мисс, и это хорошо. Мы не хотели бы, чтобы у нас что-нибудь случилось с детьми. Только продолжайте вести автобус так, чтобы дети не беспокоились, - его голос всё ещё звучал с разумным заверением.

Девушка почти послала Арткину бледную улыбку, возможно, неуверенную, но с лёгким намёком на надежду.

Арткин глянул на часы. Миро осмотрел детей в автобусе. Кто-то из них, казалось, ушёл в забытьё и сидел вяло и расслабленно, словно растекаясь по сидению. Миро гадал: насколько сильны были применённые ими наркотики?

– Прошло семнадцать минут, - сказал ему Арткин.

Миро кивнул. На мгновение, он был настолько обманут мягкостью Арткина, что забыл о существовании девушки. Но реальность ситуации снова ему напомнила о себе. Он поглядел на часы. Семнадцать минут… нет, теперь шестнадцать, и он убьёт эту девушку. Ему было интересно, сколько ей лет. Восемнадцать? Семнадцать? Сколько и ему?

Девушка переключила передачу, когда следующий перед ними фургон начал подниматься в гору. Дети только всё глубже уходили в свой транс. Миро видел, что Арткин думает о детях. Он в чём-то сомневался, его лоб морщился от беспокойства. Арткин редко мог показать своё сомнение. Наркотики были слишком сильны? Или Арткин просто выбирал возможную жертву – кого убить, а кого оставить?