После развода. Новая семья предателя
Шрифт:
— Деловой человек.
Я оглядываюсь.
— Ну, если бы ты решила при разводе с адвокатами устроит мне грандиозный разбор полетов, то… — он слабо улыбается, — у меня несколько лет все чисто… — вздыхает.
— Скольких людей ты убил?
Рома опускает лицо, хмурится, а после смотрит на меня:
— Одного, Лер.
Глаза черные-черные.
— Одного, — повторяет он. — Знаешь, с людьми довольно легко договорится, если… — делает паузу и у него лицо дергается, — Лер…
— Договаривай.
—
— Наверное, это больно.
— Очень.
Разворачиваюсь к Роману и скрещиваю руки на груди:
— А прихвостней…
— Не прихвостни, Лер, — перебивает меня Рома. — Семья.
Я вскидываю бровь, и Рома взгляда не отводит.
— Семья, о которой ты нам не говорил, — усмехаюсь я. — Семья из кучи страшных здоровых мужиков.
— Ты бы не поняла, но они мою жопу не раз прикрывали, Лер, — Рома пожимает плечами.
— Если я потребую от них избавиться… — я иду на небольшую провокацию, чтобы нырнуть в душу Романа поглубже, и понять, на что он готов идти ради меня.
Как ему дороги страшные мужики, которые прикрывали ему жопу, и насколько он серьезен в своих словах, что они — семья?
Он одобрительно усмехается и делает ко мне несколько шагов. Я все еще не дергаюсь и не отступаю. Встают вплотную и касается щеки:
— Тогда я считаю, что ты должна будешь присутствовать на нашем разговоре о том, что они… ммммм… уволены, — прищуривается. — И увидишь, как Василий умеет строить просящие глазки…
Я недоуменно моргаю:
— Чего? Просящие глазки?
— Да. И вот это жутко, Лер, — его пальцы уже на моей шее, а голос становится тише.
Увы, но я его сейчас обломаю с его нежностями и учащенным дыханием.
— Что с Наташей, Ром? — я не моргаю.
Он резко отшатывается от меня, закрывает глаза и медленно выдыхает:
— Уточни вопрос, — сжимает руку в кулак и медленно опускает его.
А мне от упоминания Наташи сейчас не больно, но я вижу в ней опасность. Она же, мразь такая, обязательно появится с “сю-сю” и “му-сю” через несколько лет.
— А что в моем вопросе тебе непонятно, Ром?
Роман поднимает взгляд:
— Она однажды говорила, что мечтает о большой и дружной семье, — глаза холодные и отстраненные.
— Какая прелесть, — натянуто отвечаю я.
— Я ей эту семью устроил.
— Поясни.
Мы не мигаем и взгляды не отводим. Вот какие мы, оказывается, когда говорим честно друг с другом. Не боимся ответов, смотри прямо и открыто и горим злостью, что сжигает мозги до угольков.
— Горный отдаленный аул, семья из пятнадцати человек, свое хозяйство и суровый молодой джигит, которому давно пора задуматься о невесте, — Рома с вызовом приподнимает подбородок.
— Ты ее в домашнее рабство отдал?
— В семью, — Рома щурится. — Зато живая. Бабку ее тоже взяли, ведь она старенькая, а там
Замолкаю. Лучшего варианта и не придумаешь, если честно. Жестко? Да, но это не смерть, не пытки от обезумевшего мужика.
— Думаешь, перевоспитают?
— Да, — Рома медленно кивает. — И она больше не появится в нашей жизни, Лера. Я тебе это обещаю. Даю слово.
Я молчу несколько секунд, вглядываясь в серые глаза бывшего мужа. Слезы, жалость к Иве — это, конечно, хорошо, но ведь изначально проблема была не в ней. Она — лишь следствие.
— А не будешь ли ты опять недотраханным, Рома, а? — задаю я хлесткий вопрос, который я могла замолчать и упростить решение остаться рядом с бывшим мужем.
Замолчать и сделать вид, что не было жестоких слов Романа, что я в постели не удовлетворяю его.
Но эти слова были, и они ударили по мне.
Да, останусь в его доме, как мать трех девочек, но смогу ли стать женщиной для Романа?
— Сейчас… — он отвечает сдавленно, будто ему каждое слово дается с трудом, — сейчас я хочу только тебя, но… — он медленно выдыхает, — я не знаю… Лер… — сглатывает, — не знаю, но… Наташи не повторится, — решительно смотрит в мои глаза. — Другой женщины не будет.
Молчу. Верю, что другой женщины не будет, ведь его ошибка стоила ему дорого, но сам факт того, что мой муж может быть недоволен мной в близости, тоже может сделать больно.
Да и секса между нами, может быть, больше не случится. Что это за жизнь такая?
Любовь любовью, но без близости мы будем лишь родственниками.
Опять что-то дергается во мне и требует того, чтобы я сбежала. Слишком сложно, потому что опять требуется титаническое усилие, чтобы шагнуть друг к другу.
И я стесняюсь.
Стесняюсь до паники.
— Я тут думала… — немного хмурюсь, — может, жопой ленивой я и была, но мне вот всегда хотелось, например, попробовать игрушки…
Роман молчит, но глаза темнеют.
— И… ведь меня, — я должна перебороть стыд, который начинает душить, — Ром… ты возбуждал, но не спонтанно… Понимаешь? Долгими ласками, прелюдиями… Ты меня к ним приучил, а потом… Наташа? А поговорить, Ром? Нет?
— Я не только тебя приучил… — Роман усмехается, — и себя тоже… Если с тобой, то только так, Лер… Долго, с прелюдиями… Лер, — я вижу ему сложно говорить, — та операция, Лер… Потом год тебя не было со мной, а после… мы же не сразу вернулись к сексу. И не мог я с тобой поднять тему, что надо что-то менять… потому что сам не особо понимал, чего я хочу… И имею ли права хотеть этого от тебя после всего, — глаза его темнеют.
— Ну, имеешь права хотеть от меня того, что получил от Наташи?