После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Ободовская Ирина Михайловна

Однако жизнь в Михайловском, где не было хоть сколь­ко-нибудь сносного усадебного хозяйства и все приходилось покупать на стороне, причиняла Наталье Николаевне по­стоянные беспокойства и хлопоты. За время пребывания семьи поэта в Михайловском сохранилось несколько писем Натальи Николаевны, здесь мы приведем наиболее инте­ресные из них.

«20 мая 1841. Михайловское 

Вот мы и приехали в Михайловское, дорогой Дмитрий. Увы, лошадей нет, и мы заключены в нашей хижине, не имея возможности выйти, так как ты знаешь, как ленивы твои се­стрицы, которые не любят утруждать свои бедные ножки. Ра­ди Бога, любезный брат, пришли нам поскорее лошадей, не жди, пока Любка оправится, иначе мы рискуем остаться без них все лето. Таратайка тоже нам будет очень кстати. Ты был бы очень мил, если бы приехал к нам. Если бы ты только знал, как я нуждаюсь в твоих советах. Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в от­ношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэ­тому я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасе­ния, что староста рассмеется мне прямо в лицо. Мне кажет­ся, однако,

что здесь все идет как Бог на душу положит. Гово­ря между нами, Сергей Львович почти не занимался хозяйст­вом. Просматривая счета конторы, я прежде всего поняла, что это имение за 4 года дало чистого дохода только 2600 руб. Ради Бога, приезжай мне помочь; при твоем опыте, с твоей помощью я, может быть, выберусь из этого лабирин­та. Дом совершенно обветшал; сад великолепен, окрестности бесподобны — это приятно. Не хватает только лошадей, что­бы нам здесь окончательно понравилось — поэтому, пожа­луйста, пришли нам их незамедлительно, а также и деньги. Извини, дорогой брат, за напоминание, но я заняла у кн. Вя­земского при отъезде, и это заставляет меня тебе надоедать. А пока прощай. Почта уходит сегодня вечером. Сейчас я еду в монастырь на могилу Пушкина. Г-жа Осипова была так лю­безна одолжить мне свой экипаж. Целую тебя от всего сердца, а также твоих детей. Твою жену целую отдельно, желая ей счастливых родов — и так как я полагаю, она хочет дочь, я ей ее желаю, вопреки твоему желанию, принимая во внимание, что тебе хватит уже двух мальчиков для удовлетворения от­цовской гордости. Прощай, душа моя, целую тебя от души, будь здоров и счастлив. Дети тебя и всех твоих целуют нежно и крепко. Сестра также вас всех целует».

«5 июня 1841 г. Михайловское

Хотя я и писала тебе в своем последнем письме, дорогой и добрейший брат, что я не осмеливаюсь настаивать и про­сить тебя прислать мне деньги, которые ты обещал, я, одна­ко, все же вынуждена снова докучать тебе. В моем затрудни­тельном положении я не знаю больше никого, к кому могла бы обратиться. Наступило время, когда Саша и я должны вернуть Вяземскому 1.375 рублей. Потом, так как я дала по­ручение подыскать нам в Петербурге квартиру, придется давать зада­ток. Следственно, если ты не придешь мне на помощь, я, право, не знаю, что делать. Касса моя совершенно пуста, для того чтобы как-то существовать, я занимаю целковый у Вессариона (слуга Натальи Николаевны), другой — у моей горничной, но и эти ресурсы ско­ро иссякнут. Занять здесь невозможно, так как я никого тут не знаю. Ради Бога, любезный и дражайший братец, прости меня, если я тебе так часто надоедаю по поводу этих 2.000 рублей. Надеясь на твое обещание, я соответственно устрои­ла свои дела, и эта сумма — единственная, на что я могу рассчитывать для расплаты с долгами и на жизнь до сентября.

Мой свекор находится здесь уже несколько недель, и я пользуюсь минуткой, пока он отлучился, чтобы написать те­бе эти несколько строк. Хочу еще надоесть тебе с одной просьбой, но мне уже не так тяжело к тебе с ней обратиться. Не забудь о запасе варенья для нас; я не могу его сделать здесь, потому что тут почти нет фруктов; ты нам не отка­жешь, не правда ли, мсй добрый братец?

Прощай, вот уже свекор возвращается домой, и я остав­ляю тебя, целуя от всего сердца тебя, жену, а также столько детей, сколько теперь у вас имеется, так как я надеюсь, что уже есть прибавление семейства.

Ради Бога, хоть словечко в ответ, не следуй пословице: на глупый вопрос не бывает ответа».

(Начала письма нет)

«...Для уплаты долгов и расходов по переезду; осталь­ные 1000 руб. предназначаются мне на прожитие до сентября. Итак, я сейчас сижу без копейки и буду в таком же положении, даже если ты мне пришлешь майские 1000 руб., так как они должны пойти на уплату долга кн. Вязем­скому. Поэтому прошу тебя, дорогой и добрейший брат, сделай милость, пришли мне 2000 сразу. Ради Бога, не сер­дись на меня, но я действительно нахожусь в отчаянном положении, хотя и живу в деревне, но в этом имении ниче­го нет и все надо покупать на первых порах. Надеюсь, что в будущем году я устроюсь здесь лучше, но сейчас я нахо­жусь в большом затруднении. Признаюсь тебе, дорогой брат, что я горячо молю Бога, чтобы ты приехал, твое присутствие было бы для меня такой большой милостью, я брожу как в потемках, совершенно ничего не понимая, и вынуждена играть свою роль, чтобы староста и не подозре­вал о моем глубочайшем невежестве. Прощай, дорогой и добрейший брат, целую тебя от всего сердца и люблю по-прежнему, еще раз прости за мою постоянную докучли­вость, я сама это сознаю. Поцелуй нежно свою жену, же­лаю ей счастливых родов, и расцелуй обоих мальчиков. Не знаю, разберешь ли ты мои каракули, у меня плохое перо, которое едва пишет, а я ленюсь пойти за другим. Еще одна просьба, но я думаю, что ты легко ее удовлетворишь. У ме­ня здесь есть мальчик 10 лет, которого я хотела бы обу­чить на ткача, не мог бы он пройти обучение у тебя, в этом случае я прислала бы его с людьми, которые пригонят нам лошадей. У тебя есть наш адрес, не правда ли? Прощай, еще раз, добрейший Дмитрий».

В течение всего лета Наталья Николаевна тщетно умоля­ла брата приехать и помочь ей своими советами, но так и не дождалась его. Отчасти это можно объяснить тем, что Дмитрий Николаевич ожидал родов жены (она родила 30 июня); заблаговременно до этого события он отвез ее в Ка­лугу, потом, очевидно, прожил там с ней какое-то время по­сле родов, пока можно было ей вернуться в Полотняный За­вод. А там уже, ближе к осени, он, наверное, счел излишним ехать, полагая, что сестра в сентябре вернется в город. Дмитрий Николаевич так и не прислал ей деньги, которые был ей должен, и, видимо, вообще почти не писал ей: о рож­дении дочери он сообщил только 18 августа.

Бедная Наталья Николаевна чувствовала себя совершен­но беспомощной, впервые очутившись одна в деревне, ни­чего не понимая в сельском хозяйстве. Как мы видим, Сер­гей Львович приехал

в Михайловское задолго до Натальи Николаевны и прожил там до конца августа. В письме от 9 сентября 1841 года из Царского Села Вяземский пишет На­талье Николаевне, что встретил там ее свекра, вернувшего­ся из Михайловского. Высказывавшееся в некоторых иссле­довательских работах предположение, что Сергей Львович жил не в одном доме с невесткой, а в Тригорском у Осиповой или в Голубове у Вревских, письмом от 5 июня опровергается. Полагаем, что если бы даже у него и было такое на­мерение, Наталья Николаевна никогда не допустила бы это­го, во избежание сплетен и пересудов. Но, учитывая мелоч­ный и придирчивый характер свекра, думаем, что жизнь с ним доставила ей немало неприятных минут. Недаром ост­роумный Вяземский в письме к Наталье Николаевне назы­вает его «бо-перчиком» (игра слов: Ьеаи-реrе - свекор).

Вспомним здесь, что отношения Пушкина с отцом всю жизнь были холодными. И хотя Сергей Львович искренне переживал гибель сына, отголоски этих отношений чувству­ются и в последующие годы. Так, Сергей Львович отказался от своей доли наследства после смерти сына не в пользу вдовы с четырьмя детьми, а в пользу Ольги Сергеевны. «Пода­ренное» им в 1831 году Пушкину к свадьбе Кистенево было передано только в пожизненное владение и после смерти поэта вновь вернулось в собственность отца. В 1837 году по распоряжению Николая I была снята всякая задолженность с болдинских поместий старика Пушкина, следовательно, он получал значительные доходы, но, оплачивая карточные и другие долги младшего сына Льва, ничем не помогал Ната­лье Николаевне. И, как мы увидим далее, одолжив ей 2000 рублей, потребовал с нее «обеспечение» уплаты в виде пись­ма в контору Строганова, с тем чтобы эти деньги вычли из ее пенсии...

Осложняли финансовые дела Натальи Николаевны и гости, посетившие в это лето Михайловское. В конце июля проездом с больной женой за границу заехал навестить сес­тер Иван Николаевич. Об этом до сих пор не было извест­но, мы узнаем это впервые из нижеприводимого письма. Иван Николаевич Гончаров, ротмистр лейб-гвардии гусар­ского полка, блестящий красавец, был женат на Марии Ива­новне Мещерской, родители которой, как мы уже упомина­ли, были близкими соседями Натальи Ивановны по Яропольцу. А. В. Мещерский, племянник Марии Ивановны, так го­ворит о своей тетке:

«...Марья Ивановна была смолоду очень красива и соеди­няла блестящие дарования и остроумие с подкупающей доб­ротой и необыкновенной пылкостью и отзывчивостью сер­дца». В декабре 1840 года Иван Николаевич уволился со службы, как сказано в приказе, «по домашним обстоятельствам», по-видимому, в связи с тяжелой болезнью жены. По совету врачей он повез ее за границу лечиться. О приезде Гончаровых Наталья Николаевна писала Дмитрию.

«30 июля 1841 г. Михайловское

Я получила твое письмо, любезный и добрый брат, за два дня до приезда Вани, и эта причина помешала мне от­ветить на него сразу. Их приезд был для нас неожиданно­стью, а пребывание только в течение двух дней нас крайне опечалило. Мари очень плохо себя чувствовала, очень устала, но три ночи спокойного сна у нас ее немного под­бодрили, и она была в состоянии продолжить путешест­вие. Здоровье Вани, мне кажется, тоже не блестяще, и хо­роший климат, я полагаю, ему так же необходим, как и же­не. А сейчас мы находимся в ожидании Фризенгофов, ко­торые собираются провести недели две с нами. Они будут постоянно жить в Вене; к счастью для нас, наш уголок ле­жит на пути за границу. Это доставляет нам радость, но также и печаль расставания со всеми нашими друзьями. Прощаясь с Ваней, мы имели надежду через некоторое время снова встретиться; совсем иное дело — Фризенгофы, нет шансов, что мы когда-либо увидимся, поэтому послед­нее прощание будет еще печальнее. Мы связаны нежной дружбой с Натой, и Фризенгоф во всех отношениях заслуживает уважения и дружеских чувств, которые мы к нему питаем.

Мне очень стыдно снова возвращаться к деловой теме. Попытаюсь кратко и точно изложить тебе состояние моих дел, чтобы извинить в твоих глазах мою настойчивость. Я никогда не сомневалась в твоем расположении, при всех обстоятельствах моей жизни ты мне давал в том доказате­льства, а неблагодарность никогда не была моим недостат­ком. Прочти же снисходительно то, что дальше последует; повторяю, если я говорю тебе о моих затруднениях, то только для того, чтобы хоть немного извинить мою надо­едливость. Итак, вот каково мое положение. При отъезде, как я уже тебе раньше писала, я заняла 1000 рублей у Вя­земского без процентов, без какого-либо документа. Срок возврата был 1 июля. Я знаю, что он в стесненных обстоятельствах, и мне было очень тяжело не иметь возможно­сти с ним расплатиться. Позднее, плата за новую квартиру, которую мне подыскивают в П., требовала отправки такой же суммы. Мне были необходимы две тысячи рублей, а где их взять? Я могла их ожидать только от тебя, а твое по­следнее письмо лишило меня всякой надежды. При таком положении вещей я была вынуждена обратиться к свекру. Он согласился одолжить мне эту сумму, но при условии, что я верну ему деньги к 1 сентября. Ему нужно было обес­печение, и он настоял на том, чтобы я дала ему письмо к служащему строгановской конторы, который ему выдаст эти деньги из пенсии за третий — сентябрьский — квартал. Эта сумма выражается в 3.600 руб., и я должна была жить на нее до января. Значит, мне остается всего 1.600 рублей, из них мне придется платить за квартиру, на эти же деньги переехать из деревни и существовать — этого недостаточ­но, ты сам прекрасно понимаешь. Я не поколебалась бы ни на минуту остаться на зиму здесь, но когда ты приедешь к нам, ты увидишь, возможно ли это. Мне не на кого надея­ться, кроме тебя. Итак, дорогой и добрейший братец, про­стишь ли ты мне, что я еще раз умоляю тебя прислать мне 2.000 хотя бы к сентябрю, а остальные, которые мне при­читаются или которые ты мне обещал на сентябрь, я буду считать себя счастливой и спокойной, если у меня будет надежда получить их к концу октября. Письмо к Носову, что ты нам обещал, еще не пришло; тысячу раз спасибо от нас обеих.