После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Ободовская Ирина Михайловна

Подавляющее большинство писем Натальи Николаевны из архива Араповой относится к лету 1849 года, когда Лан­ской долго находился в Прибалтике и переписка была осо­бенно интенсивной. Этим летом семья жила на Каменном Острове. В начале прошлого столетия на земле графа Стро­ганова был разбит великолепный сад и построено большое здание искусственных минеральных вод, где в огромном за­ле часто бывали концерты известного в то время оркестра Ивана Гунгля, пел цыганский хор, давали представления фокусники и гимнасты. Публика очень охотно посещала эти вечера. Аристократия приезжала в своих экипажах и ката­лась перед музыкальной эстрадой. Строгановский парк сла­вился своей красотой, в нем были пруды, искусственные горки, в аллеях стояли мраморные статуи, была и специаль­ная площадка для развлечения детей.

Строгановы и Местры жили недалеко от дачи Натальи Николаевны: с этими родственниками

и она, и Александра Николаевна виделись постоянно, мы не раз уже встречали упоминание о них в письмах.

У сестер эти посещения тетушек назывались «нести службу при тетках». Графиня Юлия Павловна Строганова поддерживала родственные отношения с семьей Пушкиных и при жизни поэта. Он бывал у них в доме, часто встреча­лись они и в свете. Юлия Павловна «почти безотлучно» на­ходилась в квартире умиравшего Пушкина. По-видимому, она тепло относилась к племяннице и часто навещала ее и детей после смерти Пушкина, приглашала ее к себе. Ната­лья Николаевна, несомненно, была главным украшением строгановских и местровских вечеров и обедов.

В долгие отлучки Ланского дети были единственной ра­достью Натальи Николаевны. В письмах ее мы находим по­дробнейшие описания их характеров, занятий, развлече­ний. Дом Натальи Николаевны полон детьми, и своими и чужими. От брака с Ланским у нее было три дочери — Алек­сандра, Софья и Елизавета. Соня и Лиза редко упоминаются в письмах — они еще не выходили за пределы детской, но старшей, Александре, или, как ее звали в семье, Азе, было в описываемый период четыре года. Это — будущий автор воспоминаний о матери. Девочка, любимица отца, была взбалмошная, капризная. Можно предположить, что Ната­лья Николаевна со свойственной ей деликатностью опаса­лась, как бы Ланской не упрекнул ее в том, что она относит­ся к Азе строже, чем к детям от первого брака, и потому то­же баловала ее. «Это мой поздний ребенок, я это чувствую, и при всем том — мой тиран», — писала Наталья Николаевна мужу.

Избалованная, своевольная девочка причиняла много беспокойства окружавшим ее родным. Если ей не спалось по ночам, она не давала спать ни матери, ни Александре Николаевне. Постоянно надоедала старшим братьям и сест­рам, требуя внимания к себе. Наталья Николаевна описыва­ет один случай, заставивший ее много пережить. Однажды она собиралась в город и решила взять с собой младших де­вочек Ташу и Азю. В детской няня не быстро подала Азе требуемую ею косыночку, и та назвала ее «старой дурой». Схватив косынку, девочка побежала вниз, боясь, что уедут без нее. Наталья Николаевна пришла в детскую за дочерью и застала старушку в слезах. Узнав в чем дело, она наказала девочку и не взяла ее с собою. Та молча убежала, экипаж уехал. Как потом рассказали Наталье Николаевне, девочка помчалась наверх и решила выброситься из окна. Случайно ее увидела горничная: она уже висела за окном, держась только пальцами за подоконник. «Не троньте, брошусь, брошусь, — кричала она, — как смели меня наказать, я им по­кажу!» Ее успели схватить и втащить в комнату. Можно себе представить ужас матери, когда ей все это рассказали. Публикуемый впервые в книге портрет Ази Ланской в возрасте 5 лет подтверждает данную нами ей характеристику: у де­вочки упрямое, капризное выражение лица.

Однако она бы­ла, видимо, неглупа и часто обезоруживала мать своими репликами. На другой день после этой истории, в воскресе­нье, все собирались в церковь, но Наталья Николаевна не хотела в наказание за вчерашнее брать Азю с собой. «Но мне же надо раскаяться в грехах!» — сказала девочка с плу­товским видом. Наталья Николаевна рассмеялась и... усту­пила.

Но помимо своих семерых детей, у Натальи Николаевны живут племянник мужа Павел Ланской, сын сестры Пушки­на Ольги Сергеевны Лев Павлищев, который иногда приво­дил с собой из Училища правоведения и своих товарищей. «Ты знаешь, — говорит Наталья Николаевна, — это мое призвание, и чем больше я окружена детьми, тем больше я дово­льна». Саше Пушкину в то время было уже 16 лет, Маше — 17, Грише — 14, Таше — 13; Лев Павлищев был на год моложе Саши Пушкина. Пушкин видел племянника годовалым ребенком, когда Ольга Сергеевна в конце лета 1835 года при­езжала в Петербург.

Павлищев занимает особое место в письмах Натальи Ни­колаевны. «Горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин», — говорит она о нем. По ее письмам мы видим, что она уделяет большое внимание племяннику, ее восхища­ет живость его характера,

по-видимому, всем, всем он напо­минает ей Пушкина. И слова ее о Пушкине: «горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин» вряд ли можно переоце­нить. Как верно определила она и характер покойного му­жа: его пылкий, горячий нрав и безграничную доброту... Очень ласкова Наталья Николаевна с Пашей Ланским, кото­рому в силу семейных обстоятельств (о чем мы уже говори­ли) просто негде жить, и он также нашел приют в ее госте­приимном доме.

Саша Пушкин в 1849 году уже учится в Пажеском корпу­се. Гриша собирается туда поступать. Девочки Маша и Таша учатся дома, к ним приглашаются учителя. Помимо общеоб­разовательных предметов, они занимаются музыкой, языка­ми, рисованием, рукоделием. Горячей любовью и нежно­стью к детям Пушкиным полны письма Натальи Николаев­ны. Особенно любила она, как и Пушкин, а может быть, именно поэтому, старшего сына Александра.

«Мать была всегда одинаково добра и ласкова с детьми, — вспоминает Арапова, — и трудно было отметить фаворитизм в ее отно­шениях. Однако же все как-то полагали, что сердце ее особенно лежит к нему. Правда, что и он, в свою очередь, проявлял к ней редкую нежность, и она с гордостью заявляла, что таким добрым сыном можно гордиться».

Приведем ряд выдержек из писем лета 1849 года, так жи­во рисующих нам горячую любовь Натальи Николаевны к детям Пушкиным, теплое, ласковое отношение к племянни­кам и искреннюю привязанность к ней всех окружавших ее людей.

«...Вернувшись, мы застали у нас Павлищева — отца с сы­ном, они с нами пообедали. После обеда дети упросили ме­ня повести их на воды, где было какое-то необыкновенное представление; за один рубль серебром кавалер мог провес­ти столько дам, сколько захочет. Саша был нашим кавале­ром. Мы хотели, чтобы Гришу сочли за ребенка, но его не согласились признать таковым, и мне пришлось заплатить еще рубль. За эти деньги мы получили развлечение до 11 ча­сов. Оркестр Гунгля чередовался с разными фокусами, ис­полняемыми Рабилями, маленьким Пашифито и нескольки­ми учениками Вруля. Представление было действительно прелестно, в особенности для первого раза, потому что при повторении такие вещи утомляют, за исключением превос­ходного оркестра Гунгля, который всегда слушаешь с удово­льствием» (13 июня).

«Маленький Павлищев приехал сегодня ко мне, и вот наш пансион теперь в полном составе. Графиня Строгано­ва, которая пришла сегодня к нам, не могла придти в себя от удивления, сколько у нас народа. Она очень настаивала, чтобы я привела их всех к ней пить чай. С меня и Сашиньки она взяла обещание придти к ней обедать; мы думаем, что пойдем, когда мадам Стробель будет здесь, иначе невоз­можно оставить молодежь предоставленной самой себе» (21 июня).

«Если бы ты знал, что за шум и гам меня окружают. Это бесконечные взрывы смеха, от которых дрожат стены дома. Саша проделывает опыты над Пашей, который попадается в ловушку, к великому удовольствию всего общества. Я толь­ко что отправила младших спать и, слава Богу, стало немно­го потише» (21 июня).

«У меня было намерение после обеда отправиться вмес­те со всеми на воды, чтобы послушать прекрасную музыку Гунгля и цыганок, и я послала узнать о цене на билеты. Увы, это стоило по 1 рублю серебром с человека, мой кошелек не в таком цветущем состоянии, чтобы я могла позволить себе подобное безрассудство. Следственно, я отказалась от это­го, несмотря на досаду всего семейства, и мы решили благоразумно, к великой радости Ази, которая не должна была идти на концерт, отправиться на Крестовский полюбовать­ся плясунами на канате. Никто не наслаждался этим спек­таклем с таким восторгом, как Азя и Лев Павлищев; этот по­следний хлопал в ладоши и разражался смехом на все забав­ные проделки полишинеля. Веселость его была так зарази­тельна, что мы больше веселились глядя на него, чем на спектакль. Это настоящая ртуть, этот мальчик, он ни мину­ты не может спокойно сидеть на месте, но при всей своей живости — необыкновенно послушен и сто раз придет по­просить прощения, если ему было сделано замечание. В общем, я очень довольна своим маленьким пансионом, им лег­ко руководить. Я никогда не могла понять, как могут надое­дать шум и шалости детей, как бы ты ни была печальна, не­вольно забываешь об этом, видя их счастливыми и доволь­ными. Лев развлекает нас своим пением, музыкой, своим остроумием. Он беспрестанно ссорится и мирится со своей кузиной Машей, но это не мешает им быть лучшими друзья­ми на свете» (29 июня).