После свадьбы. Книга 2
Шрифт:
Его догнал Игнатьев. Шли молча, быстро. Длиннорылые, поджарые поросята, хрюкая, выскакивали из-под ног. Вытянув шею, шипели вслед гуси.
— Поддаст Прокофьевна пару зятьку своему, — сказал Игнатьев. — В прошлом году его бригада знамя получила за показатели, а у нас сто пятьдесят гектаров погнили неубранными. Столкнулись наши показатели. У вас одни, а у нас другие… Уезжаете, значит?
— Нет, подожду, — сказал Игорь. Он вспомнил про Тонино письмо, которое лежало дома, и снова, наперекор себе, повторил: — Нет, я подожду.
Возле дома Игнатьевых стояла
— Никак председатель прикатил, — сказал Алексей Петрович.
Пальчиков сидел на крыльце, разговаривал с Марией.
— Что, бригадир, прижали нас? — сказал он, здороваясь. — Мне разведка донесла.
«Разведка», кусая концы платка, всхлипнула, глаза ее, полные слез, метнули на Игоря презрительный взгляд.
— На Чернышева, разумеется, жмут, — рассуждал Пальчиков. — Опыта у него нет. Районные писаря подговаривают. В МТС тайные советники зудят — план, сводки, процент.
— Как тот петух, — сказал Алексей Петрович, — лишь бы прокукарекать, а там хоть не рассветай.
Они прислушались. Со стороны Лискиной рощи донесся стрекот трактора.
Мария ушла в избу, хлопнув дверью.
— Расстроилась за свой лен, — сказал Пальчиков. Расстегнув планшетку, он вытащил карту участков, постелил на крыльце, ткнул пальцем в заштрихованное голубым карандашом поле у овчарника.
— Вот, господа генералы, давайте совет держать.
Поле у овчарника еще с прошлого года колхоз готовил под лен. Земля там хорошая, специально обработанная. Пальчиков всю зиму обхаживал льностанцию, пока элитные семена выпросил. На лен главную надежду имели — основной доход. И вот этот самый участок Чернышев приказал занять под пшеницу, чтобы как-то вывернуться с показателями сева, а на яровом поле лен сеять, благо с ним еще недельку можно подождать. Колхозный агроном пробовал Чернышева переубедить, тот ни в какую.
— Сейчас, говорит, одна агротехника — сроки. А какая пшеница на нашей земле? Ее хоть канавой поить. — сказал Игнатьев, — больше сам-три не получится, особенно яровая. Хоть бы ее и совсем не сеяли, хуже бы не было.
— Какой я могу крутой перелом сделать на таких порядках? — обращался Пальчиков к Игорю. — Ведь на этом участке я полтораста тысяч рублей получу, а если я тебе и Чернышеву подчинюсь, то шиш у меня будет, только цифра в сводке.
Из комнаты донесся плач. Алексей Петрович поднялся, пошел в избу.
Игорю было обидно, что Пальчиков объединяет его с Чернышевым. Отрекаться от Чернышева, доказывать Пальчикову свое несогласие с директором он не мог.
— Эх. Надежду бы Осиповну сюда! — сказал Пальчиков. — Никак до нее не дозвонюсь. Она бы схватилась с Чернышевым, она бы показала ему пшеницу!
— Не так-то легко Чернышева уломать, — возразил Игорь.
— Ничего, я его добью. — Пальчиков встал, зло щелкнул кнутом. — Ты думаешь, я буду вам в рот смотреть? Вот вызову Жихарева и пожалуюсь. Мешаете хозяевать. Я этот вопрос на попа. Да, на попа! — Он заходил перед крыльцом, стремительно помахивая кнутовищем, ладный, туго перетянутый ремнем в талии.
— На попа что, а ты его прямо на Чернышева поставь, — обиженно
Пальчиков круто повернулся к нему.
— Э-э-э, нет! Бесполезно. Вы из-за машин людей не видите. Мы через Жихарева. Он поймет.
Скрипнула дверь, Алексей Петрович вышел, опустился на ступеньку, почесал бороду.
— Уезжать надумала. Обездолили ее звено, землю забирают.
— Отойдет, — сказал Пальчиков.
— Не, я ее характер знаю. Потому и плачет, что не отойдет. Говорит, чтобы и я собирался. А куда я отсюда? Говорит, опять по полтиннику получим на трудодень. Полтинник ладно, работать впустую — вот чего не хочет.
— Марию-то мы уговорим, это не проблема, — отмахнулся Пальчиков.
— Вы лучше его уехать уговаривайте! — всхлипнув, откликнулась Мария из сеней.
— Как бы не так, — сказал Пальчиков, — у меня и вовсе людей нет, на гектар от силы две с половиной старухи причитается. Веришь, — обратился он к Игорю, — вчера сам ворота свинарника чинил. И не надейся, Мария Алексеевна, не отпущу тебя.
— Не имеете права! Все равно уйду! Всю зиму старалась. Семена вручную отбирала. А зачем?
— Плачешь раньше времени. Только сырость увеличиваешь, — в сердитой бодрости Пальчикова было что-то напряженное. Игорю казалось: не будь Пальчиков председателем колхоза, то сидел бы сейчас, опустив голову, как Игнатьев.
— А чего ждать? — крикнула Мария. — Сколько ждали. Вы, может, и с душой, только и вам не под силу, видно.
— Цыц. Уймись ты! — прогудел Алексей Петрович.
В сенях звякнула крышка ведра, и все стихло.
— Убедить ее надо, — сказал Пальчиков.
— А я что…
Пальчиков покачал головой.
— Эх ты, бригадир! Опора! Сам веру потерял.
Из-под лохматых тяжелых бровей Игнатьев смотрел куда-то далеко, в поля.
— Обо мне печаль маленькая. Мне трогаться некуда. Моя вера из земли получается. А что с того, что ты веруешь? Ты веруешь, и беси веруют. Вот оно как. Да только без дела вера мертва.
— Так тоже несправедливо, — сказал Игорь. — За этот год, вы же сами рассказывали, дел наворотили больше, чем за десять прошлых…
Пальчиков сбивал кнутовищем присохшую к голенищам грязь. Вдруг он вскинулся:
— Не поможет Жихарев, я сам с Чернышевым законфликтую! Вы что думаете: раз мы от вас в зависимости, то и пикнуть не сможем? Увидим! Я ему докажу! И тебе докажу!
— Что ты докажешь?
— А то, что ты ни рыба ни мясо, вроде Писарева. И нашим и вашим. Еще отговаривал меня машины покупать!
— Зря ты грешишь на Игоря Савельича, — вступился Игнатьев.
— Пусть покричит! — натянуто усмехнулся Игорь. — Это он тут со мной такой храбрый. Потому что знает мою позицию.
Пальчиков сверкнул на него глазами, выбежал со двора, вскочил в бричку, стегнул изо всех сил по лошади.
— Жихарева искать поехал, — сказал Игнатьев, — распалился. Наломает теперь, — он обеспокоенно покачал головой. — Нельзя ему. У нас какой председатель начнет ругаться с начальством, живо свернут в узелок. Сослужишь, так любят, а не сослужишь, так рубят.