После тебя
Шрифт:
– Ой, жир.
Она подняла глаза и вежливо улыбнулась:
– Восемьдесят шесть пенсов, пожалуйста.
– Трейноры тоже страшно изменились.
– Да, ты не находишь, что это их совершенно подкосило?
– Восемьдесят шесть пенсов, пожалуйста.
Я не сразу поняла, что кассирша выжидающе смотрит на меня. Я вытащила из кармана пригоршню мелочи и дрожащими руками попыталась ее рассортировать.
– А тебе не кажется, что Джози рискует, доверяя ей заботу о дедушке?
– Ты же не думаешь, что она…
– Кто знает. Коли она уже один раз на такое пошла…
У меня горело лицо, стучало в висках. Деньги посыпались на прилавок. Дедушка продолжал твердить
– Да ладно тебе, дедушка. Нам надо идти.
– Ой, жир, – с упорством пьяного повторил дедушка.
– Верно, – добродушно улыбнулась кассирша.
– Дедушка, ну пожалуйста! – Меня бросило в жар, закружилась голова. Казалось, я вот-вот упаду в обморок.
Должно быть, они продолжали судачить за моей спиной, но у меня так звенело в ушах, что я уже ничего не слышала.
– Пока, пока, – сказал дедушка.
– До свидания, – ответила кассирша.
– Славно, – кивнул дедушка, когда мы вышли на улицу, и, посмотрев на меня, спросил: – А почему ты плачешь?
Когда ты хоть как-то причастен к ужасному, роковому событию, то все получается не совсем так, как ты думаешь. Ты считаешь, что главное для тебя – преодолеть психологические последствия ужасного, рокового события. Это и яркие воспоминания, и бессонные ночи, и бесконечное прокручивание пленки назад с неизменными вопросами: а правильно ли ты поступил, все ли сказал, что следовало сказать, мог ли ты поступить хоть как-то иначе?
Мама не зря говорила, что мое присутствие там возле Уилла в конце концов перевернет всю мою жизнь, и мне казалось, она имеет в виду чисто моральные аспекты. Мне казалось, она имеет в виду чувство вины, которое придется перебороть, скорбь, бессонные ночи, странные приступы беспричинного гнева, бесконечные мысленные диалоги с тем, кого уже нет с нами. Но теперь я поняла, что это не только мое личное дело: в наш электронный век я навсегда останусь той самой особой. И даже если я сумею стереть воспоминания, то буду до конца жизни замарана историей со смертью Уилла. Наши имена будут неразрывно связаны до тех пор, пока существуют мониторы и пиксели. Люди станут судить обо мне на основании чисто поверхностной информации, а иногда и при полном отсутствии таковой, и тут уж ничего не попишешь.
Я коротко подстриглась. Изменила манеру одеваться, убрав наиболее приметные вещи в мешки и засунув их в дальний угол шкафа, и взяла на вооружение фирменный стиль моей сестрицы: джинсы и безликий верх. Теперь, когда я читала статьи в газетах о банковском служащем, укравшем целое состояние, женщине, убившей своего ребенка, исчезнувших братьях и сестрах, я больше не содрогалась от ужаса, как в прежние времена, и не переворачивала брезгливо страницу, а думала об истории, которая не попала на черно-белую страницу.
Нет, я чувствовала странное родство с героями этих репортажей. На мне лежало позорное пятно. И все кругом это знали. И что самое неприятное, теперь я тоже это знала.
Я отправилась в библиотеку. Убрала волосы под вязаную шапочку, надела солнцезащитные очки и постаралась не слишком заметно хромать, хотя от напряжения у меня сводило челюсти.
Я прошла мимо карапузов из хорового кружка в детском уголке, молчаливых любителей генеалогии, пытающихся доказать, что, да, их связывают некие родственные узы с королем Ричардом III, и устроилась в уголке с подшивкой местных газет. Найти газеты за август 2009-го оказалось проще простого. Я затаила дыхание, открыла подшивку
Тридцатипятилетний сын Стивена Трейнора, смотрителя замка Стортфолд, покончил с собой в «Дигнитас», сомнительной швейцарской клинике эвтаназии. Мистер Трейнор стал квадриплегиком после дорожно-транспортного происшествия в 2007 году. Он прибыл в клинику в сопровождении семьи и сиделки, двадцатисемилетней Луизы Кларк, также уроженки Стортфолда.
Полиция расследует обстоятельства дела. Из достоверных источников стало известно, что полиция не нашла оснований для судебного разбирательства.
Родители Луизы Кларк, Бернард и Джозефина Кларк, проживающие на Ренфру-роуд, от комментариев отказались.
Камилла Трейнор, мировой судья, насколько известно, после самоубийства сына сложила с себя полномочия. Согласно местному источнику, ее поведение оказалось «несовместимым» со статусом мирового судьи.
А вот наконец лицо Уилла, смотрящее на меня с зернистой фотографии в газете. Слегка сардоническая улыбка, прямой взгляд. У меня на секунду перехватило дыхание.
Смерть мистера Трейнора поставила точку в его успешной карьере в Сити, где его знали как акулу бизнеса, а также как человека, обладавшего редким чутьем на выгодные корпоративные сделки. Вчера коллеги мистера Трейнора собрались почтить память человека, которого они описывают как…
Я закрыла газету. И, только убедившись, что могу контролировать выражение лица, я подняла глаза. Библиотека жила своей обычной спокойной жизнью. Карапузы продолжали петь, их тонкие голоса нестройно выводили замысловатую мелодию, а сгрудившиеся вокруг мамаши восторженно хлопали в ладоши. Библиотекарша за моей спиной вполголоса обсуждала с коллегой способы приготовления тайского карри. Мужчина рядом со мной водил пальцем по строкам старинного списка избирателей, монотонно бубня: Фишер, Фицгиббон, Фицуильям.
Я ничего толком не сделала. Прошло больше восемнадцати месяцев, а я ничего толком не сделала. Продавала напитки в барах двух стран и упивалась жалостью к себе. А теперь после четырех недель пребывания в доме, в котором выросла, вдруг почувствовала, как Стортфолд начинает меня засасывать, словно желая убедить, что я могу быть здесь счастлива. Все будет хорошо. Я буду в безопасности. Конечно, никаких особых приключений мне больше не светит и придется потерпеть, пока люди снова не свыкнутся с моим присутствием. Но ведь в жизни случаются вещи и похуже, чем жить вместе со своей семьей, в любви и спокойствии. В безопасности.
Я посмотрела на лежавшие передо мной подшивки. И прочла заголовок на первой полосе свежей газеты.
И я вспомнила о папе, который, сидя у моей больничной койки, тщетно искал сообщения о чрезвычайном происшествии.
Я с треском провалилась, Уилл. Я подвела тебя по всем статьям.
Уже на подходе к дому я услышала истошные крики. И не успела я открыть дверь, как у меня заложило уши от завываний Томаса. Сестра громко отчитывала сына в углу гостиной, строго грозя ему пальцем. Мама склонилась над дедушкой, в руках у нее был тазик с водой и абразивная губка, а дедушка тем временем вежливо, но настойчиво отталкивал ее руку.