После тебя
Шрифт:
– А как насчет миссис Трейнор?
– Не знаю, солнышко. Я вообще понятия не имею, где она сейчас живет.
– Лили… очень трудный ребенок.
Папа разразился веселым смехом:
– Чья бы корова мычала! Вы с Триной нас с матерью просто с ума сводили своими поздними гулянками, парнями и любовными трагедиями. Так что тебе будет даже полезно прочувствовать все на собственной шкуре. – Папа отхлебнул пива и снова засмеялся. – Это хорошие новости, дорогая. Я рад, что тебе не придется куковать одной в пустой квартире.
Травинка Томми издала нечто похожее на птичий
– Па! – (Он молча повернулся ко мне.) – Ты ведь знаешь, что у меня все прекрасно, да?
– Знаю, дорогая. – Он дружески толкнул меня плечом. – Но ты, конечно, понимаешь, что это моя работа – волноваться за тебя. И я буду волноваться за тебя до тех пор, пока не смогу самостоятельно подняться со стула. – Он опасливо покосился на шезлонг. – Что может случиться гораздо раньше, чем мне хотелось бы.
Мы уехали незадолго до пяти. Я посмотрела в зеркало заднего вида. Трина – единственная из всей нашей семьи, кто не помахал нам вслед. Она стояла со сложенными на груди руками и, напряженно вытянув шею, провожала нас глазами.
Мы вернулись домой, и Лили сразу исчезла на крыше. Я там не была со времени того несчастного случая, убедив себя, что весной даже не стоит и пытаться, что пожарная лестница скользкая после дождя, что вид мертвых растений в горшках пробудит во мне чувство вины, но, положа руку на сердце, причина была в банальном страхе. При одной мысли о том, что надо подняться на крышу, у меня начинало колотиться сердце; я сразу вспоминала, как уходила из-под ног земля, словно кто-то выдернул из-под меня коврик.
Увидев, что Лили лезет на пожарную лестницу из окна в коридоре, я крикнула ей вслед, что жду ее обратно через двадцать минут. Но прошло уже двадцать пять минут, и я начала беспокоиться. Я выглянула в окно, чтобы позвать Лили, но в ответ услышала лишь монотонный гул транспорта. Через тридцать пять минут я, чертыхаясь, полезла на пожарную лестницу.
Было довольно жарко, и битумное покрытие крыши буквально плавилось. Снизу доносились звуки и запахи ленивого воскресного вечера: тарахтение редких машин, музыка из распахнутых окон, смех околачивающихся на углу юнцов, ароматы жарящегося на углях мяса. Лили сидела на перевернутом цветочном горшке и смотрела на город. А я стояла, прислонившись спиной к баку для воды, не в силах побороть приступы паники, когда Лили опасно перегибалась через край.
Нет, мне явно не стоило сюда подниматься. Крыша качалась под ногами, словно палуба корабля. Тогда я пробралась к заржавевшей железной скамье и тяжело опустилась на нее. Мое тело сохранило память о том, каково это – стоять на карнизе, а еще о том, как бесконечно мала разница между основательностью материального мира и зыбкостью нашего существования, как легко положить конец всему, что измеряется самыми мелкими единицами физических величин, таких как граммы, миллиметры и градусы, и от осознания этого факта волоски у меня на руках встали дыбом, а по загривку потекла тонкая струйка пота.
– Лили, не могла бы ты спуститься вниз?
– Все твои растения засохли. – Она повернулась ко мне и принялась обрывать пожухлые листья с засохшего стебля.
– Естественно. Я не была здесь уже несколько месяцев.
– Ты очень нехорошо сделала, что загубила растения. Это жестоко.
Я бросила на нее испытующий взгляд, решив, что она, наверное, шутит, но, похоже, Лили говорила вполне серьезно. Она отломала веточку и принялась изучать высохшую сердцевину. Затем снова посмотрела на город внизу:
– А как ты познакомилась с моим папой?
Я ухватилась за угол бака для воды, пытаясь унять дрожь.
– Подала заявление, предложив свои услуги в качестве сиделки. И меня взяли.
– Несмотря на то, что у тебя не было никакой медицинской подготовки?
– Да.
Лили отшвырнула сухую ветку и задумалась. Затем встала, прошла в дальний конец террасы и застыла там, скрестив на груди руки и расставив ноги, точь-в-точь как амазонка, только очень тщедушная.
– Он был красивым, да?
Земля снова стала уходить у меня из-под ног. Нет, пора срочно спускаться вниз.
– Лили, все. Я больше не могу здесь оставаться.
– А тебе что, действительно страшно?
– Просто я действительно хочу вниз. Пожалуйста.
Она посмотрела на меня, склонив голову, словно не могла решить, как лучше поступить. Шагнула к краю крыши и подняла ногу, причем так медленно, что я успела покрыться холодным потом. Затем повернулась ко мне, ухмыльнулась, сунула в зубы сигарету и направилась к пожарной лестнице.
– Не валяй дурака! Ты наверняка больше не свалишься. Снаряд в одну воронку дважды не падает.
– Угу. И тем не менее не стоит испытывать судьбу.
Несколько минут спустя, когда я наконец сумела взять себя в руки, мы преодолели два марша шаткой пожарной лестницы. А возле окна в коридор я вдруг поняла, что у меня не осталось сил, и тяжело опустилась на ступеньку.
Лили сделала большие глаза, но продолжала терпеливо ждать. А когда до нее наконец дошло, что я не могу пошевелиться, уселась на ступеньку рядом со мной. На самом деле мы спустились всего-то на десять футов, но теперь, когда из окна проглядывался мой коридор, а по бокам были перила, я поняла, что ко мне вернулась способность нормально дышать.
– Я знаю, что тебе поможет. – Лили сунула мне под нос свою самокрутку.
– Ты что, реально хочешь, чтобы я обкурилась? На такой высоте? Надеюсь, ты не забыла, что я уже однажды падала с крыши?
– Это поможет тебе расслабиться, – сказала Лили, а когда я решительно отвергла ее предложение, добавила: – Ой, да ладно тебе. Ты что, самый правильный человек во всем Лондоне?
– Я вовсе не из Лондона.
Оглядываясь назад, я сама себе удивлялась. Это ж надо, мною манипулировала какая-то малолетка! Но Лили была похожа на тех реально крутых девчонок из моего класса, на которых мне всегда хотелось произвести впечатление. Поэтому, прежде чем она успела открыть рот, я взяла у нее косячок, неуверенно затянулась и постаралась не закашляться, когда у меня запершило в горле.