После тебя
Шрифт:
– Ма? Па? Все в порядке? – Я подошла к ним.
Папа показал на стол:
– Это не домашний торт.
– Что?
– Торт. Он готовый. Ты только посмотри на него.
Я посмотрела. Большой, щедро покрытый глазурью, шоколадный торт, украшенный свечами и шоколадными кружочками.
Мама раздраженно покачала головой:
– Мне надо было написать эссе.
– Эссе! Ты же не в школе! И ты всегда сама пекла торт для дедушки.
– Это прекрасный торт. Купленный в «Уэйтроуз». Дедуле все равно, домашний он там или нет.
– Нет, не все равно. Он твой
Дедушка переводил взгляд с одного на другого и едва заметно качал головой. Разговоры вокруг нас внезапно смолкли. Соседи принялись нервно переглядываться. Ведь Бернард и Джози Кларк никогда не ссорились.
– Дедушка молчит, потому что не хочет тебя обидеть, – хмыкнул папа.
– Бернард, но если его чувства не задеты, то почему это так задевает твои? Торт, он и в Африке торт. Я ведь не забыла о дедушкином дне рождения.
– Ну, просто хочу, чтобы семья была у тебя на первом месте. Джози, неужели я так уж много прошу? Всего-навсего домашний торт!
– Вот она я! А вот торт со свечками. Вот чертовы сэндвичи. Я же не на Багамах отдыхала! – Мама с размаху плюхнула стопку тарелок на импровизированный стол и воинственно сложила на груди руки. Папа собрался было еще что-то сказать, но мама предостерегающе подняла палец. – Послушай меня, Бернард. Ты считаешь себя примерным семьянином. Ну и какой вклад ты внес в сегодняшнее скромное торжество?
– О-хо-хо… – Трина придвинулась ко мне поближе.
– Ты, что ли, покупал дедушке новую пижаму? А? Ты, что ли, ее заворачивал? Нет. Ведь ты даже, черт возьми, не знаешь его размера! Ты даже, черт возьми, не знаешь размера собственных штанов! ПОТОМУ ЧТО ИХ ПОКУПАЮ ТЕБЕ Я! Ты, что ли, вставал в семь часов, чтобы купить хлеба для сэндвичей, потому что кое-кто вернулся вчера вечером из паба и решил сделать себе тосты, оставив как последний дурак остальной хлеб черстветь? Нет. Ты сидел на попе ровно и читал спортивную страничку. Ты неделями пилишь меня за то, что я, по-твоему, имею наглость тратить на себя двадцать процентов своего времени, пытаясь хоть что-то успеть, пока не кончился мой бренный путь, при этом продолжая обстирывать тебя и присматривать за дедушкой. А ты еще имеешь наглость ругать меня за какой-то сраный готовый торт, якобы свидетельствующий о моем пренебрежении обязанностями жены и неуважении! Можешь засунуть его себе в!.. – взревела мама. – Вот тебе кухня, вот тебе мой чертов миксер, флаг тебе в руки – готовь сам свой чертов торт!
С этими словами мама подбросила тарелку с тортом вверх, так что тот шлепнулся прямо к папиным ногам, кремом вниз, вытерла руки о передник и решительно зашагала в сторону дома.
Она остановилась на патио, сдернула через голову передник и кинула его на землю:
– Да, кстати, Трина! Советую тебе показать твоему папочке, где лежат кулинарные книги. Ведь он живет здесь всего двадцать восемь лет. Откуда ему, бедняжке, знать?!
На этом, собственно, праздник и закончился. Соседи начали расходиться, тихонько переговариваясь, горячо благодаря нас за чудесный вечер и бросая быстрые взгляды в сторону кухни. Похоже, у них, впрочем так же, как и у меня, возникло ощущение, будто их кинули.
– Это копилось неделями, – когда мы убирали со стола, пробормотала Трина. – Он обижается, что на него не обращают внимания. А она не понимает, почему он не хочет предоставить ей возможность для личного роста.
Я бросила взгляд в сторону папы, угрюмо подбиравшего с травы пустые банки из-под пива и салфетки. Вид у него был совершенно убитый. А потом я вспомнила маму в том лондонском отеле, открывшую для себя новую жизнь и сиявшую от счастья.
– Но они же такие старые! И все эти разборки, по идее, должны были быть для них пройденным этапом! Ты же не думаешь, что… – Я заметила, что сестра скептически подняла брови.
– Конечно нет, – сказала Трина, но ее голос звучал как-то не слишком уверенно.
Я помогла Трине прибраться на кухне и минут десять поиграла с Томом в «Супер Марио». Мама сидела у себя в комнате, наверное работала над эссе, а дедушка с легким сердцем удалился искать утешения в программе Четвертого канала о скачках. Я решила, что папа снова отправился в паб, но, остановившись в дверях, обнаружила его на переднем сиденье рабочего минивэна.
Я постучала в окно, и папа даже подскочил от неожиданности. Тогда я открыла дверь и села рядом с ним. Я думала, что он слушает новости спорта, но радио молчало.
– Спорим, ты считаешь меня старым дураком, – тяжело вздохнул папа.
– Папа, ты не старый дурак. – Я пихнула его локтем в бок. – По крайней мере, не старый.
Мы молча смотрели, как мальчишки носятся вверх-вниз по дороге, дружно вздрагивая, когда самый мелкий из них лихо подпрыгивал на ухабах или выезжал прямо на середину дороги.
– Я ведь только хочу, чтобы ничего не менялось. Неужели я прошу слишком много?
– Папа, все течет, все изменяется.
– Я ужасно… Я ужасно скучаю по своей жене, – уныло произнес он.
– Папа, а может, тебе стоит расслабиться и тихо радоваться, что у твоей жены до сих пор сохранился интерес к жизни? Мама в экстазе. Она сейчас смотрит на все новыми глазами. Тебе надо только оставить ей немного личного пространства. – (Папа сидел, скорбно поджав губы.) – Папа, она по-прежнему твоя жена. И она любит тебя.
Папа нехотя повернулся ко мне:
– А что, если она решит, будто я отстал от жизни? А что, если эти новые идеи вскружат ей голову и она… – Он нервно сглотнул. – А что, если она бросит меня?
Я сжала его руку. А потом крепко обняла:
– Ты этого не допустишь.
И пока я ехала обратно в Лондон, у меня всю дорогу перед глазами стояла его вымученная улыбка.
Лили появилась, когда я уже собиралась уходить на собрание нашей группы психологической поддержки. Она снова гостила у Камиллы и вошла в дом, как это частенько бывало, с черными от садовых работ ногтями. Они сделали для соседки новый цветочный бордюр, и та осталась настолько довольна, жизнерадостно сообщила Лили, что заплатила целых тридцать фунтов.