После войны
Шрифт:
— Да уж, не весело, — хмыкнул я. — Тогда разговаривай, разговаривай, у тебя это хорошо получается.
— А-а-а, оценил! — радостно протянул Тень. — Поздно, сейчас тебя без меня развлекут.
Я догадался оглянуться, и сделал это как раз вовремя, чтобы лицом к лицу столкнуться с целительницей. Надо же, не заметил, как она меня догоняла; видимо, действительно вымотался.
— Илан, да что же Вы делаете! — проворчала она. — Вам помощь нужна, Вы ранены! Ну-ка, давайте руку. Давайте-давайте, не капризничайте!
Спорить с целителями я уже отучился, потому что целитель в общении с пациентом всегда прав.
Вернее, я был в этом уверен, пока через несколько секунд не обнаружил себя всей массой висящим на плечах девушки. Силы оставили сразу и внезапно; вот только что я довольно уверенно шёл, и вдруг — уже не могу даже поднять руку. Но в полной мере возмутиться подобным положением вещей не успел: звуки начали стремительно отдаляться, картинка перед глазами поплыла и растворилась в кромешной темноте.
— Товарищ магистр! Товарищ магистр! — кто-то, издавая жуткий грохот, ломился в дверь.
— Гвардии обермастер, — пробормотал я себе под нос, понимая, что когда-то подобное уже было. Впрочем, мысль сложиться не успела, так как события пошли по иному сценарию. Я услышал скрип открываемой двери и раздражённый женский голос.
— Что ещё случилось? Объясняю же, раненый он, ему отдых нужен!
— Так беда у нас, Улечка! — залебезил хозяин постоялого двора. — Помощь очень нужна, а сами мы не справимся!
— Да что у вас там опять случилось-то? — проворчал я, садясь на постели и пытаясь одновременно обнаружить сапоги и определить собственное состояние. — Псарня с собой рядом конкуренции не потерпит.
По всему выходило, что состояние моё было даже лучше, чем в момент предыдущего пробуждения. Во всяком случае, я выспался, был явно чист, местами перевязан и одет в свободную белую рубаху и подштанники; явно не мои, на несколько размеров больше. Но всё лучше, чем пропотевшая грязная форма.
Оберлейтенант Колко, судя по всему, была очень молодой целительницей, и, вероятно, работала где-то в тыловом госпитале. Или просто слишком переволновалась из-за последних событий, и решила перестраховаться? Если судить объективно, не так уж сильно я был ранен. Слегка кружилась голова: видимо, небольшое сотрясение мозга. Несколько не слишком глубоких порезов от клыков и когтей стараниями целительницы уже практически затянулись; во всяком случае, болезненных ощущений было немного. Обожжённые руки и вовсе зажили сами собой: побочный эффект моей специализации, мне крайне трудно заработать ожог от обычного или собственного пламени, а даже если это удаётся, заживают подобные травмы крайне быстро. Вот, собственно, и все повреждения, если не считать многочисленных ушибов, синяков и ссадин, которые тоже стараниями оберлейтенанта почти сошли на нет. Конечности целы, голова практически цела, внутренние органы не повреждены: жить буду и, надеюсь, достаточно долго.
— Товарищ гвардии обермастер! — возмущённо упёрла руки в бока девушка. — У Вас сотрясение, Вам лежать надо, по крайней мере, пару дней! И, судя по тому, что Вы сознание потеряли, сотрясение сильное!
— Сознание я потерял потому,
Окинув меня строгим взглядом и удручённо покачав головой, она освободила дверной проём.
— Товарищ магистр!
— Гвардии обермастер, сколько уже повторять можно?! — не выдержал я.
— Виноват! — вытянулся в струнку встревоженный призрак. — Да только беда у нас, товарищ гвардии обермастер! Злыдня эта, тварь ползучая, пропала!
Несколько секунд я потратил на то, чтобы понять, о ком идёт речь, и на всякий случай решил уточнить.
— Старостина жена? Которая псарню в дом пустила? — он утвердительно кивнул. — И как у неё это получилось?
— Ну, мы её, как водится, розгами отлупили — так, без излишнего тщания, токмо воспитания для. Хотели в погреб нести, да жалко её стало; баба всё-таки, дура, без мужика, какой с неё спрос? Да и мы тоже виноваты всей деревней, сколько уж народ говорит — некросу веры нет, как есть обманет, и сделки с ними хуже смерти. Ну и решили не в погреб, а в чулан запереть, тут, у меня. Чулан большой, там раскладушку поставили. А она вот пропала! Дверь нараспашку, и нет никого!
— Никаких следов не было? Только внятно, а не как в прошлый раз!
— Так оно это… Почитай, никаких! Дверь открыта, и привет, — пожал плечами трактирщик.
— Дверь как закрывалась? На засов?
— Да какой засов в чулане, товарищ офицер? — бесхитростно удивился мужик. — Так, крючочек махонький.
— Суду всё ясно, — я вздохнул, встал, потянулся до хруста. — Сбежала она. Дура… Далеко ли поводок от места привязки убежит, тем более — своим ходом. Сейчас я рапорт отправлю, и поймаю её.
— Товарищ гвардии обермастер, — подала голос доселе молчавшая целительница. — Я взяла на себя смелость отправить рапорт, воспользовавшись Вашим шаром. Сказали, что самоходка вышла, это вчера вечером было, Вы почти сутки спали.
— Вчера вечером? Плохо. Вернее, нет, хорошо, что отправила, правильная инициатива. Плохо, что дрянь эта сбежала, надо идти ловить поскорее, а то невежливо будет: люди спешат, приедут, а у нас преступница исчезла, — я, говоря, продолжал стоять на дощатом полу, рассеянно оглядываясь в поисках собственной одежды, на всякий случай придерживая рукой холщовые подштанники. Не в таком же виде идти, засмеют! Да и неприлично как-то; ладно, целительница — хоть и женщина, но лекарей стесняться глупо, а вот по улице в исподнем шастать… — Уна, а моя одежда в полную негодность пришла? Или что-то от неё всё-таки осталось? — с надеждой обратился я к оберлейтенанту, но вместо неё ответил трактирщик.
Тьфу! Надо хоть узнать, как мужика зовут, а то я всё «трактирщик» да «призрак».
— А не извольте беспокоиться, всё уже готово! — засуетился он. — Вот, минуточку, сейчас всё будет, — обрадованный моим согласием на поиски (можно подумать, у меня был выбор), мужик куда-то поспешно исчез. Или он просто радовался, что я в этот раз не ругаюсь? Да я бы и в прошлый раз мог отнестись спокойно, не разбуди он меня в такую несусветную рань. Ну, и веди себя чуть более вменяемо.
— Уна, а Вы не подскажете, как зовут этого трактирщика? А то неловко как-то.