После войны
Шрифт:
Грузовик доехал до американского клуба Красного Креста, который должен был стать их опорным пунктом. Здесь им предоставлялись ночлег, душ и регулярное питание; здесь же можно было поиграть в пинг-понг и подремать в глубоких мягких креслах. Только последний лопух мог застрять в этой дыре, когда за дверьми ожидало столько таинственного и захватывающего, но Колби и Мюллер решили все-таки задержаться и пообедать, поскольку час был обеденный.
Подкрепившись, они решили избавиться от сигарет. Это оказалось проще простого. В нескольких кварталах от «Красного Креста» они встретили сосредоточенного подростка лет четырнадцати, который привел их в комнату с тремя замками, до самого потолка набитую американскими сигаретами. Он был так угрожающе молчалив и так торопился закончить
Джордж Мюллер захватил с собой фотоаппарат, чтобы послать родителям несколько снимков, поэтому они записались на автобусную экскурсию по основным городским достопримечательностям, которая завершилась лишь под вечер.
— Надо раздобыть карту, — сказал Мюллер, когда они наконец расстались с этой занудной трещоткой, экскурсоводом. — Пошли купим. — Повсюду бродили полунищие старики, продавая солдатам карты, точно воздушные шарики — детям; когда Колби с Мюллером развернули свою, многократно сложенную, расправили ее на стене какого-то административного здания и стали тыкать пальцами в разные места, одновременно говоря каждый свое, у них случился первый за весь день разлад.
Колби читал в школе «Фиесту», а потому был уверен, что все самое интересное происходит на левом берегу. Мюллер тоже читал эту книгу, но он неделями слушал солдатские разговоры в палатке и поэтому предпочитал район близ площади Пигаль.
— Но там же одни проститутки, Джордж, — сказал Колби. — Неужели ты хочешь сразу снять проститутку? И даже не попробуешь найти что-нибудь получше?
В конце концов они сошлись на компромиссе. Сначала они заглянут на левый берег, благо времени у них вагон, а уж потом переберутся через реку.
— Ух ты, — сказал Мюллер на станции метро — он всегда был смекалист. — Понял, как это работает? Нажимаешь кнопки там, где ты сейчас, и там, куда хочешь попасть, и загорается весь маршрут. Охренеть! Только круглый идиот может заблудиться в этом городе!
— Ага.
Вскоре Колби вынужден был признать, что Мюллер не зря сомневался насчет левого берега. После пары часов блужданий по его бесконечным улочкам и бульварам все еще не было никаких намеков на интересные приключения. В длинных вместительных кафе на тротуарах сидели сотни людей — они весело болтали и смеялись, и среди них было множество симпатичных девушек, но холодные взгляды, которые эти девушки искоса бросали на двух друзей, убедительно говорили о том, что и они, как большинство французов, искренне ненавидят американцев. А если Колби замечал на улице симпатичную незнакомку без спутников и, собравшись с духом, пытался заглянуть ей в глаза, ему сразу становилось ясно: лучше не спрашивать, свободна ли она, потому что в ответ на этот вопрос она вполне может вынуть из сумочки полицейский свисток и громко свистнуть.
Но район площади Пигаль — о, это было совсем другое дело! Сгустившиеся сумерки здесь словно дышали сексом; в тенях и настороженных лицах всех встречных отчетливо сквозило нечто зловещее. Над железными крышками водосточных люков курился пар, и яркие огни газового и электрического освещения расцвечивали его красным, синим и зеленым. Девушки и женщины были повсюду — они ходили и ждали среди сотен рыщущих солдат.
Колби и Мюллер не торопились; они сидели за столиком в кафе и потягивали из высоких стаканов то, что официант назвал «настоящим американским виски с содовой». Проблема ужина перед ними не стояла: они заскочили в «Красный Крест» помыться и перекусить (заодно Мюллер оставил там фотоаппарат, поскольку не хотел сегодня вечером походить на туриста), так что теперь можно было не спеша изучить обстановку.
— Видишь девицу с парнем? — спросил Мюллер, прищурившись. — Вон, напротив, которые только что вышли из двери? Девица в голубом — и парень, идет от нее прочь?
— Да.
— Богом клянусь: пять минут назад я видел, как они вошли в эту дверь! Вот сучка! Дала ему только пять минут — меньше пяти минут, — а взяла небось все двадцать баксов.
— Ого, — и Колби приложился к стакану, чтобы справиться с потоком нахлынувших на него грязных мыслей. Что можно успеть за пять минут? Разве это время не уйдет только на то, чтобы раздеться и снова одеться? Насколько преждевременной бывает эта постыдная штука — преждевременная эякуляция? Может, она взяла у него в рот, но даже это, судя по исчерпывающим обсуждениям в палатке, должно было занять значительно больше пяти минут. А может быть — при этой догадке у него похолодело в груди, — может быть, там, у нее в комнате, парня просто-напросто охватила паника. Может быть, глядя, как она готовится, он вдруг понял, что не способен на то, чего от него ожидают, — понял, что не стоит ни пробовать, ни даже притворяться, будто он пробует, — а потому промямлил какое-то извинение на школьном французском и сунул ей в руку деньги, и она шла за ним по пятам до самого выхода, говоря без умолку (грубо? презрительно? издевательски?), покуда они, наконец, не расстались на улице.
Для себя Колби решил, что лучше не брать проститутку с улицы, даже если он перед этим будет долго выбирать ее с учетом молодости, здоровья и внешней незлобивости. Нет, нужно найти девушку в баре, этом или каком-нибудь другом, некоторое время поговорить с ней (не страшно, если беседа выйдет неловкой) и совершить приятный ритуал — заказать выпивку. Потому что даже если девицы в баре — это всего лишь девицы с улицы, зашедшие передохнуть (а может, это проститутки более высокого ранга, которые стоят дороже? И как вообще разобраться в подобных тонкостях?), — даже тогда будет легче, если удастся создать хотя бы видимость знакомства, прежде чем дело дойдет до постели.
Колби стал озираться в поисках официанта, чтобы попросить еще виски; это заняло у него пару минут. Обернувшись, он обнаружил, что Джордж Мюллер беседует с женщиной, сидящей в одиночестве за соседним столиком. Женщина — ее нельзя было назвать девушкой — выглядела опрятной и привлекательной; если судить по двум-трем обрывочным фразам, донесшимся до ушей Колби, говорила она по большей части на английском. Мюллер повернул стул, чтобы удобнее было с ней разговаривать, и Колби почти не видел его лица, но все равно заметил на нем густой румянец и робкую, напряженную улыбку. Потом он увидел, как рука женщины медленно прошлась вверх и вниз по бедру Мюллера.
— Пол! — сказал Мюллер, когда они с женщиной поднялись, чтобы уйти. — Слушай, на сегодня я, наверно, с тобой прощаюсь — встретимся завтра утром, в этом, как его… «Красном Кресте», ладно? А может, и не утром — в общем, сам понимаешь. Там разберемся.
— Да-да, конечно.
Больше ни в одном баре около площади Пигаль нельзя было найти женщину или девушку, сидящую в одиночестве. Пол Колби убедился в этом, поскольку проверил их все — а некоторые даже по два или три раза — и незаметно для себя выпил столько, что забрел чуть ли не за целую милю от того места, где начал. Он уже совсем перестал понимать, где находится, когда веселое бренчание фортепиано побудило его заглянуть с улицы в странный маленький бар в американском стиле. Там он присоединился к полдюжине таких же солдат, в основном явно не знакомых между собой; они встали, обняв друг дружку за плечи, обтянутые эйзенхауэровскими куртками, и изо всей мочи проорали под разухабистый аккомпанемент тапера все десять куплетов песенки «Обними меня, дружочек». Где-то на шестом или седьмом куплете Колби подумалось, что это, пожалуй, не такой уж плохой завершающий аккорд для первого дня в Париже, но к концу песни он изменил свое мнение — и то же самое, очевидно, произошло с остальными исполнителями.
По мнению Джорджа Мюллера, заблудиться в этом городе был способен разве что круглый идиот, однако Пол Колби полчаса простоял на какой-то станции метро, нажимая кнопки и высвечивая лампочками разных цветов все более и более сложные маршруты, пока подошедший к нему глубокий старик не объяснил, как добраться до клуба Красного Креста. И хотя буквально все знали, что проводить время в этом здании могут только настоящие лопухи, он заполз там в свою постель так, словно она была его последним прибежищем в этом мире.