После заката
Шрифт:
Нет уж! Она НЕ ХОЧЕТ снова слушать записанную на скелете мерзость! Не хочет! Это НЕ ЕЕ желание!
Марина сдернула пластинку со штырька, шагнула к шкафу — тут же передумала, быстро прошла на кухню, отыскала большие портновские ножницы… Собственно, одного разреза оказалось бы вполне достаточно, чтобы вновь не поддаться искушению, но Марина кромсала и кромсала пластинку с непонятным самой себе мстительным чувством: вот тебе, вот! Отправляйся в свой пластиночный ад, среди людей тебе не место!
Мелкие, неровно расстриженные кусочки отправились… не в ад, конечно, — в печную топку. Она даже хотела их поджечь,
И что на нее накатило? Скорее бы возвращался Кирюшка, пока она окончательно не поехала крышей в одиночестве. Он смешной и глупый, и совершенно не приспособлен к жизни без ее опеки, все так… Но лишь когда муж рядом, она чувствует себя спокойно и уверенно.
Она бросила взгляд за окно, бросила в иррациональной надежде: вдруг раздолбанный ЗИЛ проявил чудесную, небывалую прыть, и промчался туда-обратно со скоростью болида «Формулы-1», и приятель Толяна Форносова приехал на место встречи заранее, с большим запасом, и…
И она увидит сейчас подходящего к дому Кирилла.
Не увидела… Вернее, увидела, но нечто иное, неприятное: у «пятерки» горели не погашенные подфарники. Только этого не хватало! Разрядится аккумулятор, и что? Рыскать по ночному Загривью в поисках зарядного устройства?
Марина сбежала по скрипучим ступеням крыльца, на ходу отключив сигнализацию… Погасив подфарники, долго сидела в машине, на водительском месте. Обратно в дом не хотелось. Здесь маленький кусочек ИХ территории, ее и Кирилла, и здесь не место… Чему здесь не место, она так и не смогла сформулировать — все впечатления от людей и вещей Загривья слились в одно неприятное, но не оформившееся чувство…
Гроза приближалась, и приближалась быстро: сверкало и грохотало пока еще вдали, где-то за болотом Сычий Мох, но далекие вспышки становились все ярче, а далекие раскаты грома — все громче. Вот только этого им сегодня не хватает… Согласится ли Толян работать под проливным дождем, которого вполне стоит ожидать? Решила: согласится. Уж она сумеет сделать, чтоб согласился. Если что — растянут сверху какой-нибудь брезент… И уедут отсюда. Наконец уедут отсюда.
Затем Марина подумала, что за всеми хлопотами они так и не поужинали, Кирюшка приедет голодный, надо сообразить что-то по-быстрому… Самой Марине есть совершенно не хотелось.
Она вздохнула, подсознательно ища предлог остаться здесь еще на чуть-чуть, — и не находя. Решила, что неплохо бы вытряхнуть пепельницу, хотя окурков там было совсем немного…
Постояла у машины, пытаясь сообразить, где же она видела мусорную яму… — и решительно опрокинула пепельницу прямо на траву под ногами. Вот вам! Сама поморщилась: глупо как-то, мелкая женская месть непонятно кому…
Затем она вспомнила про дело действительно нужное, и достала из багажника голову мадам Брошкиной, — лежит тут уже несколько часов, пусть вновь остынет в холодильнике перед дорогой.
…«Самарканд» опять начал работу с радостных содроганий — как будто возликовал от возвращения постоялицы, с которой не чаял уже свидеться. За окном сверкнула молния, с крохотным запозданием ударил гром, уже по-настоящему, уже рядом, — словно и природа решила отсалютовать столь знаменательному событию. А Марина наконец обратила внимание на легкое болезненное ощущение
Поднесла к самым глазам, — тусклая двадцатипятисвечевка в сенях едва теплилась — и увидела яркую, алую капельку крови, но почти не обратила на нее внимания…
Потому что рядом, на руке, сидел виновник. Или виновница.
Насекомое.
Насекомое, раздавленное Кириллом.
Раздавленное и брошенное в пепельницу.
Надо успеть, надо успеть до грозы, твердил себе Кирилл, и сам понимал — не успеет.
Шагать тут часа два… Может, бодрым шагом и поменьше, но гроза приближается быстро… Попасть под ливень — удовольствие маленькое, но не смертельное. А вот молнии… Молнии, как известно, притягиваются ко всему, что возвышается над ровным местом. А сейчас и здесь возвышается над дорогой и полями лишь он, Кирилл. Чуть дальше, как он помнил, вдоль дороги вытянулись два ряда высоких старых деревьев, не то лип, не то тополей… Но «чуть дальше» — понятие весьма условное, на ЗИЛе или «пятерке» и в самом деле «чуть», а ножками шагать и шагать…
Заасфальтированная дорога, по которой он шел, повернула в сторону — словно издеваясь над наивным намерением Кирилла добраться побыстрее. Повернула почти под прямым углом.
Он посветил фонариком — дальше, в прежнем направлении, тянулся слабо накатанный проселок: две колеи да полоса травы между ними… Ну да, он помнит этот поворот, затем будет и второй, и в сумме они изрядно удлиняют путь… А если пойти прямо, по проселку, то…
Кирилл остановился, пытаясь восстановить в памяти неплохо изученную карту здешних мест. Равно как и все их передвижения в окрестностях Загривья.
Если этот проселок достаточно далеко тянется в том же направлении…
Тогда ему не придется шагать через всю деревню, выйдет прямиком на скотный выгон позади дома Викентия. И гораздо быстрее, чем по дороге. Срежет больше трети пути… И появится шанс опередить грозу.
А если не тянется? — ехидно спросил внутренний скептик. Если проселок ведет к ближнему полю и заканчивается через пару сотен метров?
Тогда пойду полем! — разозлился Кирилл. С фонарем ноги не поломаю. И не заблужусь — сильно забрать вправо не даст Рыбешка, влево — дорога на свиноферму. И там, и там бывал, выберусь…
Он сошел с асфальта и решительно пошагал в темноту.
Триада пятнадцатая
Зачем запирать холодильники?
Она не закричала, как тогда, в машине. Даже не взвизгнула. Молча бросилась из сеней в горницу, словно там был кто-то, способный защитить и помочь…
Никого там не было, но по крайней мере горела под потолком яркая лампа, позволяющая хорошо разглядеть, ЧТО устроилось на руке Марины…
Сомнений нет: та самая членистоногая тварь, Марина хорошо запомнила ее плоское, как бы сплюснутое тело… Но главное не это! Тварь была не просто похожая — ТА САМАЯ! И Кира раздавил ее без шуток, на полном серьезе… Крохотный вампир изувечен, брюшко превращено в бесформенное месиво, относительно цела только головогрудь с торчащим остреньким хоботком. И эта мерзость вонзает и вонзает свой хоботок в кожу Марины, не сосет кровь, всего лишь вонзает — потому что всосать, собственно, некуда…