После…
Шрифт:
Доктор уселся на диван, обитый парусиной, и скрестил на груди крепкие руки.
— Родилась она в рабочем квартале Хьюстона, в простой семье. Родители развелись, когда ей было три года. Она уехала с матерью в Нью-Йорк. С отцом виделась часто, пока ей не исполнилось одиннадцать.
— Одна из тысяч таких же.
— Думаю, вы не стали бы хорошим врачом. Каждый человек в своем роде единственный и неповторимый.
— Я неплохой адвокат, мне этого достаточно.
— Вы успешный защитник интересов нескольких крупных компаний. Это не значит, что вы хороший адвокат.
— Не
— Вам недостает человечности.
— Точно!
— И смирения.
— Не собираюсь спорить с вами, продолжайте. Кандис виделась с отцом, пока ей не исполнилось одиннадцать. А дальше?
— Внезапно отец исчез из ее жизни.
— Как это?
— Очень просто — попал в тюрьму.
— Это тот человек, которого я видел недавно, — он сейчас живет с ней?
— Да, тот. Бывший заключенный: его посадили в восемьдесят пятом за неудачную попытку ограбления.
— И что же, освободили?
Гудрич поставил чашку на ящик из вощеного дерева, служивший столиком.
— Да, освободили — он вышел из тюрьмы два года назад. Устроился ремонтным рабочим в аэропорту Хьюстона, жил в тесной квартирке — той, что на видео, вы помните.
— Это вы его нашли?
Гаррет утвердительно кивнул.
— Ему не хватало смелости встретиться с дочерью. Он писал ей письма, когда сидел в тюрьме, но ни разу не решился отправить.
— И вы сыграли роль ангела-хранителя?
— Не стоит меня так называть. Я всего лишь взломал дверь его квартиры, похитил письма и послал их Кандис. Вместе с ними отправил и фильм, который снял, чтобы дочь смогла приехать к отцу.
— По какому праву вы позволяете себе вмешиваться в жизнь других людей?! — возмутился Натан.
— Кандис нужны были эти письма — она все время жила с мыслью, что отец ее бросил. Для нее стало большим утешением узнать, что отец никогда не переставал ее любить.
— Это так важно?
— Понимаете, отсутствие отца не позволяет личности развиваться полноценно.
— Бывает по-разному. Мой отец бил мать, пока не убрался на другой конец страны. И меня его отсутствие не особенно беспокоило.
Повисла неловкая пауза.
— У этого человека разбита вся жизнь, он понемногу начинает все заново. И у него есть право снова быть со своей дочерью и увидеть наконец внука.
— Но, черт возьми, если вы знаете, что Кандис умрет, — защитите ее! Сделайте так, чтобы этого не случилось!
Врач закрыл глаза:
— Я могу лишь воссоединить членов этой семьи, оказать им поддержку. — В голосе его прозвучали нотки фатализма. — Но я уже говорил вам: никто не в силах изменить ход вещей. Нужно, чтобы вы приняли это.
Натан, не выдержав, вскочил:
— Если бы я принимал в жизни все, что мне хотели навязать, обокрал бы уже кассу какого-нибудь завода!
Гудрич тоже поднялся, чуть заметно зевнул:
— У вас досадное стремление все сводить к своей персоне.
— Что ж, эту персону я знаю лучше всего.
В ответ хозяин положил руку на перила лестницы, начинавшейся прямо посередине гостиной.
— Вы можете переночевать у меня, если хотите. На втором этаже комната для гостей и чистая постель.
В воцарившейся тишине Натан услышал завывания ветра и шум волн, которые с грохотом обрушивались на песчаный пляж. Ему не хотелось возвращаться в свою пустую, холодную квартиру, к тому же он выпил. И Натан охотно принял приглашение.
11
She’s like a rainbow… [10]
13 декабря
10
«Она подобна радуге» (здесь и далее англ.).
Рано утром следующего дня, когда Натан спустился в гостиную, хозяина дома уже не было — он отправился на рыбалку. На столе лежала записка: «Когда будете уходить, закройте дверь и положите ключи в почтовый ящик».
Натан сел в машину и поехал в сторону Стейтен-Айленда. Он не переставал думать о своем отношении к Гудричу: почему этот человек неприятен ему и вместе с тем чем-то привлекает. Несомненно, доктор часто ставит его в неловкое положение, но бывают моменты, когда Натан чувствует себя так, будто Гаррет приходится ему кем-то вроде близкого родственника — настолько комфортно рядом с ним. Натану никак не удавалось разобраться в своих противоречивых ощущениях.
Весь день он занимался тем, что наблюдал за Кандис и ее семьей. Несколько раз сопровождал девушку — то в кафе, где она работала, то домой. Сегодня малыш остался с дедушкой; находясь снаружи, Натан мог лишь предполагать, что происходит в доме. Заметил только, что «Клинт Иствуд» выходил на веранду покурить. Все утро этот человек — не стоит забывать, что ему не меньше шестидесяти, — что-то делал по дому; потом повел внука на прогулку. Чувствовал он себя с ребенком непринужденно, укрывал его, чтобы тот не простудился, уверенно катил коляску.
Натан следил за странной парочкой издалека, прогуливаясь в ботаническом саду между клумбами, разбитыми на английский манер, и оранжереями с тропическими растениями. Близко не подходил и потому не слышал, как «Клинт», баюкая малыша, напевает старые песни южан.
Долгие часы, проведенные в машине, Натан думал о Мэллори: вспоминал счастливые моменты — те, что больше не вернутся, ее улыбку, манеру подсмеиваться над ним и ставить его на место.
Несколько раз звонил в Сан-Диего, но неизменно слышал лишь автоответчик. В эти минуты его одолевали воспоминания о сыне, о каждой связанной с ним мелочи. Ему так не хватало этих пустяков: мягоньких щечек, крохотных ручонок — Шон все размахивал ими, перед тем как уснуть… Больно перебирать все это: его первое Рождество, первые шажки, а вот появляется зубик, а теперь он лепечет первые слова…