После…
Шрифт:
— Эй, привет… не бойся!
Натан проворно схватил кошку и положил рядом с собой. А когда любезно почесал ее за ухом, та смирилась, что делит с ним территорию, и даже выразила удовольствие громким урчанием.
Натан устроился поудобнее и, поддавшись усталости, сомкнул веки. На улице бушевала гроза, молнии одна за другой разрывали небо, раздавались грозные раскаты грома.
Мэллори варила на кухне кофе. По радио звучала старая песня Вэна Моррисона, одна из ее любимых. Дверь выходила в гостиную; Мэллори наклонилась и украдкой взглянула
Как почувствовала она его присутствие, не зная, что он не улетел, — этого ей ни за что не объяснить. Какая-то неведомая сила внезапно заставила ее выйти под дождь и окликнуть его. Она была уверена — он где-то рядом. Не в первый раз происходило такое — между ними существовала духовная связь, прочная и вместе с тем мистическая; она никому об этом не говорила, чтобы не показаться смешной. Так было у них с детства.
Мэллори хорошо знала человека, который лежал на ее диване, — знала, как никого другого на Земле. И еще она знала: ничто не могло испугать Натана Дель Амико.
1984 год, зима. Аэропорт в Женеве
Мэллори сидела в зале прилета. Последний раз она разговаривала с Натаном три дня назад, а сегодня готовится отметить в одиночестве свой двадцатый день рождения — в шести тысячах километров от дома. Просила его не прилетать: билет на самолет Нью-Йорк — Женева стоил очень дорого, а у него не было денег. Конечно, она могла бы дать ему денег, но он бы не взял. И все же Мэллори пришла встретить рейс швейцарской авиакомпании — так, на всякий случай… Дрожала от возбуждения, внимательно разглядывая первых пассажиров, выходивших из самолета.
Несколько месяцев назад она считала, что окончательно справилась со своей болезнью, но снова сорвалась. И даже встреча с Натаном после долгой разлуки не помогла ей — слишком много испытаний для зарождающейся любви: враждебность родителей, социальный барьер, разлука… Снова стала худеть и весила уже сорок килограммов.
Вначале ей удавалось скрывать потерю веса от родителей и от Натана; приезжая домой на каникулы, она поддерживала видимость хорошего самочувствия. Но мать вскоре заметила перемены, и родители поступили как обычно: избегая полумер, нашли радикальное и, по их мнению, безошибочное решение.
Так девушка попала в швейцарскую клинику, очень дорогое заведение, специализирующееся на патологиях психики подростков. Вот уже три месяца Мэллори находилась в этом чертовом доме отдыха; если судить объективно, лечение пошло ей на пользу: она начала нормально питаться и отчасти восстановила здоровье. По все равно каждый день ей приходилось вести непрекращающуюся борьбу с разрушительной силой, которая жила в ней самой.
Врачи объяснили, что отказ от пищи вызван страданием, причины которого она должна для начала определить, если действительно хочет выздороветь. По было ли это действительно страдание? Можно, конечно, и таким образом смотреть на вещи. У нее не было ни трудного детства, ни травмы, но некое туманное чувство
Оно могло захватить Мэллори в любое время и в любом месте, например посреди улицы, когда она ходила с подругами по самым шикарным магазинам города. Достаточно ей было пройти мимо бомжей, которые спали, постелив картон прямо на снегу, — и каждый раз с ней происходило одно и то же. Никто, казалось, не обращал на них внимания, никто их не замечал, но она-то, Мэллори, видела эти красные от мороза лица, незаметные для других. Неудивительно, что никого в ее окружении не интересовали такие вот «пустяки». Она прекрасно понимала, что принадлежит к привилегированному обществу, и страдала от невыносимого чувства вины перед этой нищетой.
Последние пассажиры проходили таможенный контроль и спускались по эскалатору. Мэллори скрестила пальцы… Она снова начала есть, но в основном сделала это для него: ее отношения с Натаном — пристань ее жизни, хрустальный шар счастья, который она хотела сохранить любой ценой.
Когда девушка уже потеряла надежду, Натан вдруг появился на верхних ступеньках эскалатора. Это, конечно же, он — в бейсболке «Янкиз» и голубом пуловере, который Мэллори подарила ему на день рождения. Не подозревает, что его ждут, не смотрит по сторонам. Она не сразу подает ему знак, ждет, когда он подойдет к ленточному конвейеру за багажом. Потом решается окликнуть.
Натан оборачивается, он удивлен и счастлив. Бросает свою сумку, идет к ней и пылко целует. Она падает в его объятия, наслаждаясь драгоценными мгновениями встречи; нежно прячет голову на его плече, вдыхая его запах, как пьянящий аромат духов. Ей так спокойно в его объятиях. Она закрывает глаза, и на минуту ей кажется, что вернулось детство, когда не было тревог и трудностей.
— Я знала, что ты найдешь меня даже на краю света, — шутит Мэллори, целуя Натана.
Он смотрит ей в глаза и произносит торжественным тоном:
— Я бы пошел за тобой дальше… дальше, чем на край света.
И в этот миг она уверена: он — ее судьба и всегда будет с ней.
— Я не слышал, как ты подошла, — пробормотал Натан, открывая глаза.
Мэллори поставила чашку горячего кофе на столик.
— Я положила твои брюки в сушилку, скоро сможешь одеться.
— Спасибо.
Они вели себя неестественно, словно два бывших любовника, которых развели превратности судьбы.
— Что это за сумки? — Натан указал на два дорожных баула, стоявших у входа.
— Меня попросили принять участие в конференции перед Социальным форумом в Порту-Алегри. Я сначала отказалась из-за Бонни, но ты забрал ее раньше и я…
— Как, ты едешь в Бразилию?
— Всего на три-четыре дня, вернусь к Рождеству.
Мэллори открыла одну из сумок:
— Вот, возьми, надень, а то простудишься. — И протянула ему выглаженную майку. — Вещь старая, подумаю, тебе еще будет впору.
Он развернул майку — та самая, которая была на нем вечером, когда они впервые занимались любовью. Это было так давно…