Последнее Евангелие
Шрифт:
Клавдий кивнул на полупустые полки и связки свитков на полу:
— По крайней мере теперь у меня есть свободное место, куда поставить достойные сочинения. Нарцисс помог убрать эту писанину. У меня самого рука никогда бы не поднялась выбросить книгу, какой бы она ни была. А духа сказать старому Кальпурнию, что книги Филодема недостойны папируса, на котором написаны, не хватило…
— Куда ты хочешь поставить мои книги? Давай помогу.
— Оставь там, где лежат, у двери. Нарцисс освободит для них место на полка завтра. Твоя книга станет истинным украшением моей библиотеки. Не то что вся эта греческая чепуха!
— Нарцисс до сих пор помогает тебе?
— Да, он кастрировал себя, чтобы иметь право служить мне, еще когда был совсем мальчиком, молодым рабом. Еще тогда я хотел освободить его…
— Я никогда не доверял Нарциссу, — осторожно заметил Плиний.
— Евнухам можно доверять.
— Это твоя ахиллесова пята! Жены и вольноотпущенники.
— О нет! Называй меня кем хочешь, но только не Ахиллесом! Возможно, я бог, но точно не Ахиллес. — Клавдий подавил смешок и серьезно взглянул на Плиния — Ты прав, Нарцисс и для меня загадка. Иногда я думаю, что ему нелегко далось принять понижение с должности префекта охраны Рима до слуги старого отшельника, стать пешкой в моем исчезновении. Хотя Нерон наверняка казнил бы его, не инсценируй он и свою смерть. Нарцисс всегда был проницательным человеком, имел какие-то свои дела в Британии. Да еще эта его странная религия, которую он принял в юности. Очень набожный… Но неизменно предан мне! — Клавдий вдруг улыбнулся и, наклонившись, взял Плиния за руку. — Спасибо за книги, дорогой друг! Чтение всегда доставляло мне величайшее наслаждение. Надеюсь, твое сочинение поможет мне в описании истории Британии. — Он показал на развернутый на столе свиток, залитый с краю вином. — Давай приступим к работе, пока я еще в состоянии думать. Сегодня был долгий день.
— Заметно.
Две головы склонились над столом. Луна, заглянувшая в окно, отливала на мраморе красным. Слишком жарко для конца августа. С балкона тянуло теплом, словно в гости из жаркой Африки наведался сухой сирокко.
Клавдий иногда задавался вопросом: что, если весь поход на Британию, эта никому не нужная победа, ничего не стоит? Что, если великий энциклопедист Плиний просто льстит ему, спрашивая совета? Клавдий, естественно, был тогда там, в Британии, — верхом на боевом слоне выступал в устрашающей атаке. Бледный и дрожащий, он боялся не врага, а того, что опять начнется приступ и он упадет, опозорив имя семьи.
Британия была его единственным завоеванием для империи, единственной победой. Теперь он полностью посвятил себя описанию истории этой земли, начиная с самых ранних времен. Клавдий прочитал все, что только можно было прочитать на эту тему, начиная с походного журнала античного исследователя Пифия, первого в истории, кто обогнул остров, и заканчивая жуткими рассказами об охоте за головами, добытыми его легионерами у друидов, которых после казнили. И он нашел ту самую принцессу из благородной семьи, девушку, которую приказала отыскать Сивилла, ту самую, которая станет королевой-воительницей.
— Скажи мне, — вдруг ни с того ни с сего попросил Клавдий. — Ты видел моего отца во сне?
— Да, потому и написал «Историю германских войн», — ответил Плиний и начал рассказ, который Клавдий слышал от него миллион раз: — Это случилось, когда я командовал кавалерией. Мы разместились возле Рейна. Однажды я проснулся посреди ночи и увидел перед собой призрак. Клянусь, это был римский генерал Друз. Трой уважаемый отец. Он поручил мне запечатлеть его в истории.
— Он умер еще до моего р-р-рождения. — Клавдий мельком взглянул на бюст отца и трагически заломил руки. — Его о-о-отравили, как и моего любимого брата Ге-е-ерманика. Если бы только я стал его достойным наследником, если б мог повести за собой легионы, как Германик, заслужить доверие людей!
— Тебе и так это удалось, — заверил Плиний, с тревогой глядя на Клавдия. — Вспомни Британию.
— Да, знаю. — Клавдий тяжело рухнул на скамью и слабо улыбнулся: — В том-то и дело. — Он начал играть монеткой — блестящим сестерцием с изображением его собственного профиля. Нервная привычка, которую Плиний замечал за Клавдием уже давно. Монетка выскользнула и покатилась к свиткам у двери. Клавдий раздраженно вздохнул и вроде бы хотел уже встать, но снова сел и угрюмо уставился на собственные руки. — Знаешь, в честь меня там простроили храм. А теперь воздвигают еще и амфитеатр! В Лондиниуме. Видел? Нет? А вот я видел, когда тайно посещал там ее гробницу прошлым летом.
— Прошу тебя, не надо снова об этом, принцепс! — взмолился Плиний. — У меня потом каждую ночь кошмары. А как же Рим? Неужели ты забыл обо всем, что сделал для Рима? Клавдий, ты столько всего построил! Люди тебе благодарны.
— Мало кто видит это, — ответил Клавдий. — Все мои постройки либо под землей, либо под водой. Я тебе рассказывал про секретный тоннель под Палатином? Прямо под моим домом. Аполлон приказал мне вырыть его. Я выполнил его волю, высказанную на дубовых листьях в пещере Сивиллы. Погоди, сейчас вспомню, как там было…
— А Иудея? — поспешил прервать его Плиний. — Ты сделал так, что во всей империи к иудеям стали относиться терпимее. Ты даровал Ироду Агриппе Иудейское царство.
— А потом он умер, — прошептал Клавдий. — Он был мне лучшим другом… Пусть даже и испорченным Римом, испорченным моим подлым племянником Калигулой!
— У тебя не было выбора, — продолжал гнуть свое Плиний. — Некому было заменить Ирода, поэтому тебе пришлось сделать Иудею провинцией Рима.
— Позволив жадным и продажным казначеям управлять ею! И это после того, что еще сто лет назад Цицерон предупреждал о последствиях провинциального самоуправления. Классическая ошибка, — горько добавил Клавдий. — Видимо, я не усвоил урок.
— Восстание иудеев было неизбежно.
— Вот так ирония, правда? Спустя пятнадцать лет после того, как Рим объявил о всеобщей терпимости к иудеям, он делает все, чтобы стереть их с лица земли.
— Такова была воля богов.
— Нет. Это не боги. — Клавдий судорожно сглотнул. — Помнишь храм, о котором ты мне рассказывал в прошлый раз? Тот, что воздвигнул Веспасиан в Риме. В честь Клавдия! Получается, я теперь тоже бог, понимаешь? Я бог, но бог, который не хотел уничтожать иудеев. Зря ты все списываешь на богов.
Плиний быстро свернул свиток, всунул его в кожаную сумку, лежащую под столом подальше от расплескавшегося вина, и нерешительно вытащил другой.
— Ты вроде собирался рассказать мне что-то об Иудее. Может быть, в другой раз?
— Нет. Сегодня.
Сгорая от нетерпения, Плиний занес металлическое перо над свитком. Клавдий просмотрел написанное на папирусе и остановился на пустом месте, специально оставленном для сегодняшнего рассказа.
— Тогда ответь мне, — попросил Плиний, — что ты думаешь об этой новой иудейской секте?