Последнее Евангелие
Шрифт:
— Писал назареянин?
Клавдий вздрогнул.
— В конце нашей встречи на берегу озера той ночью… он сказал, чтобы я увез свиток с собой и сохранил в тайне до тех пор, пока не наступит нужный момент. Ты читаешь по-арамейски?
— Конечно. Ты сам учил меня финикийскому языку. Думаю, они схожи, — ответил Плиний и просмотрел написанное.
Внизу стояло имя. Он быстро прочитал несколько верхних строк, мельком взглянул на Клавдия и вновь перечитал слова на пергаменте. В комнате стало совсем тихо. Клавдий внимательно наблюдал за Плинием, нижняя губа его дрожала. Теплый поток воздуха принес отвратительный запах серы. Послышался приглушенный шепот волн, ударяющихся о берег. Клавдий задержал взгляд на Плинии. Тот сложил свиток и задумчиво скрестил руки.
— Ну что?
Взглянув на Клавдия, Плиний осторожно проговорил:
— Я энциклопедист и военный. Я записываю факты… только то, что видел своими собственными глазами, или то, что узнал из достоверных источников. Чувствуется, что этот документ перенял власть человека, написавшего его и поставившего в конце свое имя…
— Спрячь свиток! — прервал его Клавдий, схватив за запястье. — Спрячь его в надежном месте! В самом надежном. Но прежде запомни последние строки и добавь их в «Естественную историю». Сейчас самое время.
— Ты переписал документ?
Клавдий взглянул на Плиния, затем на свиток. И вдруг рука его задрожала.
— Только посмотри на меня. Я совершенно беспомощен. Я не в состоянии свое имя написать! Этот свиток нельзя доверить писцам, даже Нарциссу.
Поднявшись, Клавдий взял свиток и подошел к тайнику за книжным шкафом, заполненным такими же свитками папируса и старинными восковыми пластинами. Затем, повернувшись спиной к Плинию, неловко опустился на колени и, найдя каменный сосуд цилиндрической формы, встал на ноги.
— Эти сосуды привезены из египетского Саиса, сам знаешь. Кальпурний Пизон украл их из храма богини Нейт. По-видимому, в них хранились древнеегипетские свитки с иероглифами, но он сжег их все. Старый осел!
Клавдий поставил сосуд. Затем взял в руки бронзовое блюдо с темной вязкой жидкостью и поднял над горящей свечой. Руки, как ни странно, не тряслись. Воздух наполнился насыщенным ароматом благовоний. Запах серы вдруг улетучился. Клавдий поставил блюдо на стол, взял деревянную лопаточку и намазал смолой края крышки сосуда, дал остыть и вручил сосуд Плинию.
— Возьми. Я запечатал сосуд. Так было предсказано на дубовых листьях.
— Почему же этот документ столь важен? — спросил Плиний.
— Потому что предсказание автора скоро сбудется. — Руки Клавдия снова затряслись. Он сцепил их в замок, будто так мог унять дрожь, и тяжело посмотрел на Плиния. — Назареянин знал силу написанного слова. Однако он сказал мне, что не будет больше писать. Он утверждал, что его слово однажды станет священным, а последователи будут проповедовать его, называя божественным писанием. Время исказит его слова. Кое-кто захочет создать новую версию для достижения своих целей, для того, чтобы достичь высот в мире людей. В Назарете его окружали невежды. Он хотел, чтобы его слово хранилось у грамотного человека.
— Слова, написанные пророком… — прошептал Плиний. — Обычно священнослужители им не рады. Кому нужна церковь, если есть прямой доступ к первоисточнику!
— Так вот почему за-загадочная Сивилла говорит за-загадками! — взволнованно прошептал Клавдий. — Только предсказатели умеют их истолковывать. Чепуха какая-то!
— Почему ты выбрал меня? — спросил Плиний.
— Потому что я не могу это опубликовать. Я же умер двадцать пять лет назад! Неужели забыл? У тебя есть власть. «Естественная история» почти готова. Люди по всему миру будут читать ее. Твоя работа лучшая из всех когда-либо написанных! Она переживет Рим. Неувядаемая слава ожидает тех, чьи подвиги ты увековечил.
— Ты льстишь мне, император! — Плиний поклонился. — Но я до сих пор не понимаю, к чему ты клонишь.
— Назареянин сказал, что вначале его слову потребуются другие слова, чтобы донести суть до людей. Но придет время, когда люди будут готовы услышать его открыто, когда на земле появится достаточно обращенных, чтобы распространить слово по всему миру, когда не нужны будут учителя. Назареянин добавил, что это время наступит при моей жизни, я пойму когда.
— Консилиум, — прошептал Плиний. — Формируется консилиум… Об этом предупреждал назареянин!
— На Флегрейских полях часто слышно это слово. Консилиум. Но откуда ты его знаешь?
— Слышал от моряков в Мисене.
— Я рассказывал тебе, что встречал последователей Христа на Флегрейских полях, — продолжал Клавдий. — Все больше и больше людей присоединяется к пастве, консилиуму. Они говорят о kyriakum boma — доме Бога. Среди них уже возникли разногласия, интриги. Каждый трактует высказывания Христа по-своему. Все говорят загадками. Сплошная софистика! Прямо как у Филодема. Появились люди, называющие себя отцами — patres.
— Священники… — пробубнил Плиний. — Они бы не хотели, чтобы весь мир узнал то, что пока известно только нам с тобой.
— Когда я еще был римским императором, сюда приехал один из них — иудейский апостол Павел из Тарсы. Я был с тайным визитом у Сивиллы и слышал его речь. Он рассказал, что нашел последователей на Флегрейских полях. Многие из них и по сей день живут там. Но вряд ли кто-то из них знал назареянина или даже Павла, никто из них не сидел так близко к Христу, как я. Для них человек, с которым я повстречался на берегу озера, уже в то время был божеством. — Клавдий замолчал, внимательно глядя на Плиния. — Этот свиток нужно спрятать. Он станет основным подтверждением всего, что ты напишешь в «Естественной истории»!
— Я сохраню его.
— С каждым разом все хуже… — Клавдий в отчаянии опустил взгляд. — Морфий развязывает мой язык, туманит разум, заставляет говорит то, что я потом не помню. Они знают, кто я. Появляются будто из тумана, тянут ко мне руки…
— Тебе нужно быть осторожнее, император, — посоветовал Плиний.
— Они придут сюда и уничтожат все. Творение всей моей жизни! Мои рукописи. Поэтому я хочу передать их тебе. Больше я не могу доверять даже самому себе.
Подумав, Плиний взял свиток еще недописанной «Естественной истории» и поставил на книжную полку.