Последнее искушение Христа
Шрифт:
Пилат к тому времени уже проснулся, принял ванну, умастил тело благовониями и в раздраженном состоянии духа отправился на верхнюю террасу Башни. Никогда не был ему по душе день Пасхи, когда, захмелев от своего Бога, евреи впадали в безумие и всякий раз затевали ссору с римскими солдатами, что в этот год могло привести к резне, которая вовсе не была выгодна Риму. А нынешняя Пасха несла с собой еще и другие неприятности: может быть, это и к лучшему, если евреи предадут распятию злополучного юродивого Назорея. Негодное племя!
Рука Пилата сжалась
Под окнами Башни раздались громкие крики. Пилат нагнулся и увидел, что двор наполнился еврейским сбродом, разъяренная толпа переполнила портики и террасы Храма. В руках у всех были палицы и пращи, с гиканьем и свистом люди толкали и пинали Иисуса, а римские солдаты охраняли его, подталкивая к огромным воротам Башни.
Пилат вошел внутрь, уселся на украшенном массивной резьбой кресле, ворота распахнулись, и два мавра исполинского роста втолкнули Иисуса. Одежды его были разорваны в клочья, лицо все в крови, но голова была высоко поднята, а глаза сияли каким-то безмятежным, отрешенным от мира светом.
Пилат улыбнулся.
– Вот ты снова передо мною, Иисус Назорей, царь иудеев. Говорят, тебя хотят умертвить.
Иисус глянул через окно на небо. Мысли его витали где-то далеко от тела. Он молчал.
Пилат разозлился и крикнул:
– Оставь небо в покое, смотри на меня! Или ты не знаешь, что в моей власти освободить тебя или отправить на крест?!
– Ты не имеешь надо мной власти, – спокойно ответил Иисус. – Один только Бог имеет.
Внизу раздались яростные голоса:
– Смерть! Смерть!
– Что это их так взбесило? – спросил Пилат. – Что ты им сделал?
– Я провозглашал им истину, – ответил Иисус.
Пилат улыбнулся.
– Какую истину? И что такое «истина»?
Сердце Иисуса сжалось: вот каков мир, вот каковы его правители – спрашивает, что такое истина, а сам смеется.
Пилат выглянул в окно. Он вспомнил, что не далее как вчера схватили Варавву за убийство Лазаря. Согласно старинному обычаю в день Пасхи римляне освобождали одного из осужденных.
– Кого вы желаете, чтобы я освободил? – крикнул Пилат. – Иисуса, царя иудеев, или разбойника Варавву?
– Варавву! Варавву, – завопил народ.
Пилат крикнул стражников, указал на Иисуса и велел:
– Отхлестайте его, наденьте ему на голову терновый венец, заверните в багряницу и дайте в руки длинную трость вместо царского скипетра. Это царь, так облачите же его по-царски!
Пилат подумал, что, если Иисуса представить народу в столь плачевном виде, народ может сжалиться. Стражники схватили Иисуса, привязали к колонне и принялись хлестать плетями и плевать на него, затем сплели венец из терниев, который затянули у него на голове, да так, что кровь залила лоб и виски, набросили на плечи багрянпцу,
– Добро пожаловать, Величайший! Иди-ка сюда, представлю тебя твоему народу!
Он взял Иисуса за руку и вывел на террасу.
– Се человек! – крикнул Пилат толпе.
– Распять его! Распять! – снова завопил народ. По приказу Пилата ему принесли таз и кувшин с водой, он наклонился и стал мыть руки на глазах у толпы.
– Я мою, умываю руки, – сказал он. – Не я проливаю кровь его. Я не виновен. Берете на себя грех?
– Кровь его на наших главах и главах детей наших! – загудел народ.
– Возьмите его в свое удовольствие! – сказал Пилат.
Иисуса схватили, взвалили на него крест, стали оплевывать, бить и подгонять пинками в направлении Голгофы. Он зашатался – крест был тяжел – посмотрел вокруг в надежде увидеть кого-нибудь из учеников, который кивнет ему, пожалеет его. Он смотрел, смотрел, но так никого и не увидел. Тогда он вздохнул и прошептал:
– Благословенна да будет смерть! Слава Тебе, Боже!
А тем временем ученики забились в таверну Симона Киренянина и ожидали, когда кончится распинание, чтобы с наступлением ночи уйти, не попадаясь никому на глаза. Притаившись за бочками, они прислушивались к тому, что происходило на улице. До слуха их доносился шум радостной толпы – все, женщины и мужчины, спешили на Голгофу. Они отменно справили Пасху, наелись до отвала мяса, напились вдоволь вина и теперь спешили посмотреть, как будет происходить распинание.
Ученики вслушивались в доносившийся с улицы шум и дрожали. Время от времени раздавалось тихое всхлипывание Иоанна, иногда поднимался Андрей, прохаживался взад-вперед по таверне и грозился, а Петр ругался и сквернословил из-за того, что ему не хватило мужества и смелости заявить о себе открыто и принять смерть вместе с Учителем… Сколько раз он клялся ему: «Вместе с тобой до смерти, Учитель!», а теперь, когда смерть приблизилась, он забился за бочки.
Иаков разозлился.
– Довольно хныкать, Иоанн, ты ведь мужчина! – сказал он. – А ты, молодчина Андрей, сядь уже и перестань подкручивать усы! Идите все сюда, подумаем, что дальше делать. Что если он и вправду Мессия? Если через три дня он воскреснет, с какими рожами предстанем мы перед ним? Об этом вы подумали? Что ты скажешь, Петр?
– Если он Мессия, то нам несдобровать, вот что я скажу, – в отчаянии произнес Петр. – Я ведь уже говорил, что успел трижды отречься от него.
– Если он и не Мессия, нам все равно несдобровать, – ответил Иаков. – А ты что скажешь, Нафанаил?
– Скажу, что нужно уносить ноги: Мессия он или нет, нам несдобровать.
– А его как же – так и бросим на произвол судьбы? Разве это вынесут сердца ваши? – спросил Андрей, направляясь уже к двери, но Петр удержал его за одежду.
– Сиди смирно, пока тебя не разорвали в клочья. Поищем другое средство.