Последнее искушение Христа
Шрифт:
Торопился и Филипп. Он думал о том, что его закадычный друг Нафанаил все дни напролет сидит, согнувшись, за шитьем и штопаньем сандалий и постолов. За этим занятием проходила вся его жизнь – где уж тут найти время, чтобы мыслями вознестись к Богу и самому подняться ввысь, приставив к небу лестницу Иакова! «Скорее бы увидеть его и открыть великую тайну, дабы и он, горемычный, обрел спасение!» – думал Филипп.
Они свернули на более краткий путь, оставив слева богомерзкую Тивериаду, с ее проклятым тетрархом, умертвившим Крестителя. Матфей подошел к Петру, желая спросить, что он помнит о реке Иордане и Крестителе, чтобы подробно записать о том,
Между тем они добрались до большого колодца в окрестностях Магдалы. Солнце скрылось, лик земной укутала тусклая мгла, черные нити дождя повисли в воздухе, соединяя небо с землей.
Магдалина подняла глаза, посмотрела в окошко и увидела, что небо темнеет.
«Наступила зима. Надо поторапливаться!» – прошептала она, рывком пустила веретено крутиться быстрее и поспешно принялась прясть отборную белую шерсть, которую раздобыла, чтобы сделать любимому теплый плащ и защитить его от холода. Время от времени она поглядывала во двор на большое гранатовое дерево, ветви которого изгибались под тяжестью плодов: Магдалина не сорвала ни одного, храня их для Иисуса.
«Велико милосердие Божье», – думала Магдалина. В один прекрасный день возлюбленный снова пройдет по ее улочке, и тогда она наберет полный передник гранатовых плодов и бросит их к его ногам. Он нагнется, поднимет один и освежит пересохшую гортань. Она пряла, смотрела на плоды граната и воскрешала в памяти свою жизнь. Жизнь эта начиналась и оканчивалась Иисусом, Сыном Марии. Сколько Горя, сколько радости было в этом! Почему он оставил ее? В последнюю ночь открыл дверь, словно вор, и ушел. Куда он направился? Снова будет бороться с тенями? Вместо того, чтобы вскапывать землю, плотничать или рыбачить на море и обладать женщиной – ибо она ведь тоже от Бога! – чтобы спать с ней. О, если бы только он снова прошел через Магдалу, она бы бросилась к нему с плодами граната в переднике и утолила его жажду!
И вот когда она мысленно представляла себе все это, проворно вращая искусной рукой веретено, с улицы донеслись голоса и шум шагов. Заиграла труба. Ба, да разве это не труба косоглазого Фомы-коробейника?! Звонкий голос кричал:
– Открывайте! Открывайте! Пришло Царство Небесное!
Магдалина вскочила с места. Грудь ее высоко вздымалась. Он пришел.
Пришел! Дрожь пробежала по телу, бросая ее то в жар, то в холод. Она бросилась как была, без платка, с волосами, распущенными по плечам, пробежала через двор, выскочила за ворота, увидала Господа, издала радостный крик и бросилась ему в ноги.
– Учитель! Учитель! – торопливо повторяла Магдалина. – Добро пожаловать!
Она забыла о плодах граната и о своем намерении, опутала святые колени рассыпавшимися по земле волосами цвета воронова крыла, все еще хранившими старые греховные благоухания.
– Учитель, Учитель, добро пожаловать! – торопливо повторяла она, нежно увлекая его в свое убогое жилище.
Иисус наклонился, взял Магдалину за руку, поднял ее. Он держал ее, очарованный и робкий, как неопытный жених держит невесту. Все тело
Они шли вдвоем, взявшись за руки, и это казалось им сном: не по земле ступали они, но плыли по воздуху. Может быть, это была свадьба, а оборванцы, занявшие всю дорогу и следовавшие за ними, были их свитой? Может быть, растущее во дворе отягощенное плодами гранатовое дерево было добрым духом, богиней дома или же счастливой простой женщиной, которая произвела на свет сыновей и дочерей, а теперь горделиво стоит себе посреди двора?
– Магдалина, – тихо сказал Иисус. – Все твои грехи прощены, ибо ты много любила.
Она наклонилась, исполненная ликования, желая сказать: «Я девственна!», но от радости не могла рта раскрыть. Побежала, нарвала гранатов, наполнила ими передник и высыпала целую кучу красных освежающих плодов к ногам Возлюбленного. И сталось точь-в-точь так, как представляла она себе в своих мечтаниях: Иисус нагнулся, взял один гранат, разломил его, наполнил пригоршню зернами и освежил пересохшую гортань. Затем и ученики взяли по гранату и утолили жажду.
– Магдалина, почему ты так встревоженно смотришь на меня? Словно прощаешься со мной.
– Я встречаю тебя и прощаюсь с тобой каждую минуту с того часа, как появилась на свет, Возлюбленный мой, – ответила Магдалина так тихо, что слышали только Иисус и стоявший рядом Иоанн.
Она помолчала и затем добавила:
– Я должна смотреть на тебя, потому что женщина родилась от мужчины и до сих пор не может отделиться от него. Но ты должен смотреть на небо, потому что ты мужчина, а мужчину сотворил Бог. Так что позволь мне смотреть на тебя, дитя мое.
Эти великие слова – «Дитя мое!» – она произнесла так тихо, что даже Иисус не слышал ее, но грудь ее вздымалась и колыхалась, будто она кормила сына.
В толпе прокатился ропот, пришли новые немощные, двор наполнился людьми.
– Учитель, – сказал Петр. – Народ ропщет, торопится…
– Чего они хотят?
– Доброго слова, чуда. Взгляни на них.
Иисус обернулся. В воздухе, накалившемся словно перед надвигающейся бурей, он увидел множество глаз, смотревших на него с затаенной мукой, и множество приоткрытых ртов, исполненных нетерпеливого ожидания. Какой-то старик пробрался сквозь толпу. Ресницы его выпали, глаза были словно две зияющие раны, с костлявой шеи свисало десять амулетов, на каждом из которых была начертана одна из десяти заповедей. Старик остановился на пороге, опершись на палку с раздвоенным концом.
– Учитель, – сказал он голосом, полным досады и гнева. – Учитель, мне сто лет, и всегда на шее у меня висело десять заповедей Божьих, ни одной из которых я не преступил. Каждый год отправляюсь я в Иерусалим и приношу в жертву святому Саваофу овна, зажигаю свечи, воскуряю благовония. По ночам я не сплю, пою псалмы и смотрю то на звезды, то на горы и все ожидаю – другой награды мне и не надо! – что Господь спустится и я увижу его… Годы шли за годами, но все напрасно. Одной ногой я уже стою в могиле, а все еще не видел его. Почему? Почему? Это повергает меня в великую скорбь, Учитель. Когда я наконец увижу Господа? Когда я наконец обрету покой?