Последнее искушение Христа

Казандзакис Никос

По мере того, как старик говорил, он все больше приходил в ярость, стучал палкой о землю и кричал.

Иисус улыбнулся и ответил:

– Однажды, старче, у восточных врат великого города стоял мраморный престол. На престоле этом восседала тысяча царей слепых на правый глаз, тысяча царей слепых на левый глаз и еще тысяча царей зрячих на оба глаза, и все они взывали к Богу, чтобы он предстал перед ними и они узрели его. И вот, когда все цари ушли, пришел какой-то бедняк, босой и голодный, сел и тихо сказал: «Боже, глаза человеческие не в силах смотреть на солнце,

ибо они ослепнут. Как же они могут зреть тебя, Всемогущий? Смилуйся, Господи, смягчи силу свою, ослабь сияние свое, дабы и я, убогий да немощный, мог узреть тебя!» И тогда – слышишь, старче? – Бог стал куском хлеба, чашей прохладной воды, теплой одеждой, хижиной и женщиной, кормившей леред этой хижиной младенца грудью своей. Бедняк раскрыл объятия и улыбнулся счастливо. «Благодарю тебя, Господи, – прошептал он. – Ты снизошел до меня, стал хлебом, водой, теплой одеждой, женой и сыном моими, чтобы я увидел тебя, и я увидел. Молитвенно склоняюсь пред многообразным ликом твоим возлюбленным!»

Все молчали. Старик вздохнул глубоко, словно буйвол, поднял палицу, чтобы проложить себе дорогу, и исчез в толпе. Тогда какой-то недавно женившийся юноша поднял сжатую в кулак руку и воскликнул:

– Говорят, ты несешь огонь, чтобы сжечь им мир, сжечь наши дома и детей наших. Такова, стало быть, любовь, о которой ты возглашаешь, будто несешь ее нам? Такова справедливость? Огонь?

Глаза Иисуса наполнились слезами: ему стало жаль молодожена. И, правда, такова ли справедливость, которую он несет? Огонь? Разве нет иного пути к спасению?

– Скажи ясно: что нужно сделать, чтобы спастись? – закричал какой-то хозяин, расталкивая толпу локтями, чтобы подойти ближе за ответом, – он был туговат на ухо и плохо слышал.

– Откройте сердца свои, откройте закрома свои, раздайте добро беднякам! – громко воскликнул Иисус. – Пришел День Господень! Кто скупится и прячет на старость ломоть хлеба, сосуд масла, надел земли, тот вешает этот ломоть хлеба, сосуд масла и надел земли себе на шею, и все это тянет его в ад.

– В ушах у меня звенит, – сказал хозяин. – Мне становится дурно. Пойду-ка я лучше, с твоего позволения!

Полный негодования, он направился к своим богатым хоромам.

«Слыханное ли дело – раздавать голодранцам наше добро! И это есть справедливость?! Чтоб ему пропасть!» – бормотал он себе под нос вперемешку с ругательствами. Иисус посмотрел вослед уходящему и вздохнул:

– Широки врата в ад, широк туда путь, и усеян он цветами. Узки врата в Царство Божье, и восхождение предстоит к ним. Пока мы живы, можно выбирать, ибо жизнь есть свобода, но, когда придет смерть, произойдет то, что должно произойти, и нет от того спасения…

– Если хочешь, чтобы я поверил тебе, сотвори чудо! – крикнул калека на костылях. – Исцели меня: хромым, что ли, входить мне в Царство Небесное?

– А мне – прокаженным?

– А мне – одноруким?

– А мне – слепым?

Калеки двинулись вперед всей гурьбой, угрожающе столпились перед Иисусом и принялись кричать, утратив всякий стыд. Какой-то безглазый старик поднял свой посох и завопил:

– Или исцелишь нас, или не уйдешь сегодня живым из нашего села!

Петр вырвал посох из рук

старика.

– С такой душой никогда не видать тебе света, негодный слепец!

Калеки осерчали, разозлились. Разозлились и ученики, собравшиеся вокруг Иисуса. Испуганная Магдалина бросилась было запирать дверь на засов, но Иисус остановил ее.

– Сестра моя Магдалина, несчастно это поколение, только голос плоти и повелевает им, – сказал он. – Привычки, грехи и жир отягощают их души. Отделяя плоть, кости и внутренности, я пытаюсь отыскать их души и не могу. Увы! Наверное, только огонь способен исцелить их!

Он повернулся к толпе. Теперь глаза его были сухими, безжалостными.

– Как поле выжигают перед посевом, чтобы взошли добрые всходы, так и Бог выжжет землю. Он не щадит тернии, чертополох и прочие сорняки. Это и есть справедливость! Прощайте!

И повернувшись к Фоме, сказал:

– Труби, Фома, уходим!

Он вытянул перед собой пастуший посох, оробевшая толпа расступилась в стороны и пропустила Иисуса. Магдалина захватила из дому платок, бросила все как было – незаконченную пряжу, глиняный горшок в очаге, некормленную птицу во дворе, – швырнула ключ от двери посреди дороги и, не оборачиваясь, молча закуталась плотнее в платок и последовала за Сыном Марии.

Глава 23

Когда они добрались до Капернаума, начало уже темнеть. Набухшая от дождя туча прошла у них над головами: ветер подул и отогнал ее к югу.

– Остановимся на ночлег в нашем доме, – сказали сыновья Зеведея. – Он достаточно большой – места всем хватит, там и устроим пристанище.

– А как на это, посмотрит почтенный Зеведей? – насмешливо спросил Петр. – Думаю, он даже своему ангелу-хранителю не даст воды напиться.

Иоанн покраснел и сказал:

– Я верю, что дыхание Учителя будет ему во благо.

А Иисус шел вперед, не слушая этих разговоров. Слепые, прокаженные и калеки стояла у него перед глазами.

«О, если бы я мог донести дыхание мое до каждой души и воззвать к ней: «Проснись!» И тогда, коль произойдет пробуждение, тело станет душой и исцелится…».

Когда они вошли в селение, Фома поднес трубу к губам и уже собрался было затрубить, но Иисус остановил его.

– Не нужно, – сказал он, протянув руку, – Я устал.

И вправду, лицо его было бледно, а под глазами темнели круги. Магдалина постучалась в первую попавшуюся дверь, попросила воды, Иисус напился, и силы вернулись к нему.

– Я должен тебе чашу свежей воды, Магдалина, – сказал он, улыбнувшись.

Он вспомнил о словах, сказанных другой женщине, самаритянке у колодца Иакова, и добавил:

– Я воздам тебе чашей живой воды.

– Ты уже давно дал мне испить ее, Учитель, – ответила Магдалина и покраснела.

Они проходили мимо хижины Нафанаил. Дверь была открыта, а хозяин стоял под смоковницей с садовыми ножницами в руках и очищал дерево от сухих веток. Филипп оторвался от спутников и поспешно вошел во двор.