Последнее испытание
Шрифт:
Дверь за ним затворилась. И Римо улегся спать.
Не успел он закрыть глаза, как оказался в долине, поросшей цветущей сливой. Среди ветвей, весело щебеча, шныряли ласточки.
Под одним из деревьев Римо увидел знакомую фигуру. Старик сидел в позе лотоса. Полный, лысый, с белесыми неподвижными глазами... Лицо сморщилось, словно измятый полупрозрачный пергамент.
— Приветствую тебя, о, Си Тан-погса, — произнес Римо фразу, которой корейцы обычно приветствуют слепых.
Мастер Си Тан поднял незрячие глаза. Ноздри плоского носа так и раздувались.
— А-а, Римо... Добро пожаловать.
— Так ты меня видишь?
— Конечно, нет. Я ведь и в жизни был слепым, так с чего бы вдруг мне прозреть в Пустоте?
— Ну, я думал, что когда человек переходит в мир иной, то зрение к нему возвращается.
— Вот высказывание истинного христианина! — Мастер Си Тан поднялся на ноги. — Я обучал твоего учителя, а значит, скоро конец твоим испытаниям. И очень хорошо. Поскольку это в свою очередь означает, что Дом Синанджу будет жить.
— Послушай, ты мне не поможешь? Я обязательно должен разыскать Коджинга. Поговорить с ним.
— Отца ищешь?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Спроси о нем Чиуна. Ему известно имя твоего отца.
— Чиуну?!
— Именно, — сказал мастер Си Тан и потянулся за спелой сливой. Римо взглядом проследил за его движением. Тонкие, едва ли не прозрачные пальцы ухватили самый крупный плод и сорвали его с ветки.
А когда Римо вновь перевел взгляд на лицо Си Тана, оказалось, что тот уже исчез. А вместе с ним — и слива.
Римо вбежал в соседнюю комнату, где на узком балкончике уютно устроился Чиун. Он любовался закатом.
— Я видел Си Тана!
— Как поживает сей почтенный старец?
— По-прежнему слеп.
— К чему глаза в Пустоте?
— Я спросил его об отце, и он посоветовал обратиться к тебе.
Ученик выжидательно смотрел на учителя, но тот молчал.
— Ты слышал, что я сказал?
— Повтори, что именно он произнес, — отозвался наконец мастер Синанджу.
— Сказал: «Спроси Чиуна».
— Моего отца тоже звали Чиуном. Ты не встречал его в Пустоте?
Лицо Римо разочарованно вытянулось, он весь так и обмяк.
— Черт...
— Я говорил с императором Смитом, — продолжил Чиун. — Его оракулы подобрали тебе следующий атлой. Завтра утром отправляемся в путь.
— Не стоит откладывать...
Учитель вдруг резко развернулся.
— В таком случае едем немедленно! — проговорил он и сорвался с места.
Римо молча проводил его взглядом.
Уже в самолете Чиун сказал:
— А может, твой отец — знаменитый Тед Уильямс?
— Хорошо бы, но это не так.
— Тогда Энди Уильямс.
— Тоже вряд ли.
— Робин Уильямс?
— Никогда!
— Почему? Он толстый, а ты склонен к полноте.
— Мать говорила, что фамилия моя вовсе не Уильямс. И потом, с чего ты взял, что отец мой непременно должен быть знаменитостью?
— Да потому, что все мастера Синанджу рождались от людей известных. Почему ты должен быть исключением?
— Слушай, давай сменим тему, — предложил Римо.
— А Теннесси Уильямс разве не знаменитость?
— Теннесси Уильямс давно уже умер.
— Но ты унаследовал его талант и величие.
— Ну хватит! Меня уже тошнит от твоих дурацких разговоров!
Чиун вмиг посерьезнел.
— Скажи, Римо, почему именно сейчас тебе вдруг неудержимо захотелось разыскать отца? Ведь раньше, когда мы только познакомились, об этом речи не было.
Римо смотрел в иллюминатор на проплывающие мимо облака.
— Уходя из сиротского приюта, я надеялся навсегда распрощаться со своим прошлым, — тихо произнес он. — И вдруг в Детройте обнаружился человек, носящий мое имя...
— Ага, позаимствованное с надгробной плиты, под которой похоронили кого-то вместо тебя.
— Это теперь мы знаем. А тогда я подумал об отце, и с тех пор мне понравилось думать, что мой отец жив. И я никак не могу избавиться от этой навязчивой идеи.
Чиун промолчал.
— А куда мы летим? — поинтересовался Римо.
— Ты должен посетить Гадес.
Римо нахмурился.
— Гадес? Но это подземное царство у римлян. Или, проще говоря, ад.
— Именно.
— Тогда почему на билетах значится Бангор, штат Мэн?
— Потому что, как уверял меня император Смит, именно там обитает Цербер. — Чиун вдруг встал и двинулся к пищеблоку.
— Цербер... — пробормотал Римо. В ушах его снова зазвучал голос сестры Марии Маргариты — так живо и отчетливо, словно она была здесь, рядом: «Трехголовый пес Цербер охранял врата в подземный мир. Это он преградил путь Гераклу, когда тот собрался спуститься в глубины ада, чтобы выполнить одно из своих последних деяний».
Римо скрестил руки на груди.
— Замечательно... — пробормотал он. — Кажется, скоро конец.
Тут вдруг пристяжной ремень у него расстегнулся, и Римо увидел перед собой босую стюардессу Она наклонилась и что-то горячо зашептала ему на ухо.
— Сама соси! — огрызнулся Римо.
Когда вернулся мастер Синанджу, ученик не преминул ему пожаловаться:
— Знаешь, эта нахалка хотела, чтобы я сосал пальцы ее ног!
— Развратные женщины, населявшие Римскую империю до ее падения, настаивали на том, чтобы быть сверху...