Последнее лето
Шрифт:
– Здравствуйте, Сашенька… Экая вы нынче хорошенькая, а жакеточка у вас… просто чудо что такое… Ах, какие пуговки, какая тесемочка, атласненькая такая тесемочка…
И всякая подобная чушь.
Эти дамы – мамаши женихов либо свахи. «Да, да, вот кто они такие!» – с тоской думает Саша.
Впрочем, доносятся порой и другие реплики:
– Слыхали? На самом деле отец-то ее, видать, Аверьянов был, а не этот, как его, адвокат… Вот теперь Аверьянов хоть и не признал незаконную дочку, а все ж состояние ей оставил.
– Да что
– Ой, вы скажете тоже! Значит, он и брату ее любовник бывший, ежели и его облагодетельствовал?
– Тьфу, рот перекрестите, ну что вы несете, голубушка моя…
– Нет, это вы несете невесть ерунду!
И так далее.
Но это еще ничего, потому что в самом деле – ерунда полная. Слышать и такое приходится:
– Ишь, расфуфырилась! Обобрала сестрицу-то! Нищей по миру пустила! Стыда у людей нет! Нет совести!
Вот такое куда тяжелей перенести…
Саша по улице теперь не идет – несется со всех ног, втягивая голову в плечи. Стыд у нее все же есть. И совесть. Если б могла, она вернула бы деньги Марине. Сразу же! Но ведь до свадьбы она не может к ним притронуться, а потом их получит в свое распоряжение какой-то неведомый муж. Но он-то вряд ли захочет возвращать их…
Наверное, Саша теперь никогда не поверит, что кто-то посватается к ней по любви. Эти деньги… Она будет думать, что только из-за денег ее хотят взять замуж. Но деньги-то чужие!
Конечно, если бы ей встретился какой-то бескорыстный, честный, широкой души человек, который скорей умер бы, чем воспользовался чужим добром, который вернул бы деньги Марине, Саша без колебаний вышла бы за него. Но где взять такого бескорыстного мужа? Где найти человека, которого не волновали бы деньги?
Есть такой человек! Он сам сказал Саше, что его не интересуют деньги, что они вообще не имеют для него значения.
Этот человек – Игорь Вознесенский.
Какой он был красивый, как вскидывал голову, как восхитительно звучал его голос! Поистине благородный человек. Благороднейший! И если бы Саша вышла за него замуж, можно не сомневаться: он первый предложил бы ей вернуть все деньги Марине.
И без аверьяновского миллиона они бы жили счастливо, Саша бы так любила его…
Но Игорь Вознесенский ее не любит.
Значит, надо сделать так, чтобы полюбил! Надо все для этого сделать!
Ага, вот и Острожная площадь. В самом деле, под беленой каменной стеной, ограждающей тюрьму, стоит толпа. В основном женщины, многие с детьми. Все в платочках – такое ощущение, что в тюрьму заключают только простонародье. Хотя нет, видны и дамы в шляпках, почти таких же, как у Саши: с очень густыми вуалями. Им стыдно, этим дамам.
С некоторых пор Саша очень полюбила густую вуальку. Ей тоже стыдно…
Женщины все с узелками, с корзинками, смирно
Иногда на крыльце появляется надзиратель, выкликает несколько фамилий, люди заходят. Некоторые скоро возвращаются, уже без узлов, другие остаются там, внутри. Наверное, им дают свидание с узниками.
А Милке-Любке дадут? Или опять повезет Раиске-гиене? То есть не гиене, а ехидне.
Саша невольно усмехнулась своим мыслям. И тут же испуганно оглянулась: не слышал ли кто, как она хихикнула? Здесь у всех такие печальные лица, такие тоскливые глаза. Но нет, на нее никто не смотрит, все взгляды устремлены на крыльцо.
– К Мальцеву кто? Проходи! – командует надзиратель. – К Новикову кто? Проходи. К Овсеенко кто? Проходи…
Минуя входящих женщин, на крыльцо из приемной выскользнула девушка в синей юбке и серой жакетке, повязанная, как и все, платочком. Саша встрепенулась – не Милка ли Любка? И с ужасом поняла, что забыла, как та выглядела. Ни глаз, ни черт лица не помнит! Как же она ее узнает?
Нет, вроде не она. Та, кажется, была повыше… Или нет?
Девушка остановилась за углом стены, почти рядом с Сашей, сняла платочек с гладко причесанной головы, встряхнула его и принялась перевязывать. Внезапный порыв ветра вырвал платочек из рук, и тот же порыв сорвал шляпку с Сашиной головы. Платочек и шляпка взлетели. Столкнулись в воздухе – девушка и Саша кинулись ловить их и тоже столкнулись.
– Ах, извините!
– Простите великодушно, барышня!
На Сашу поглядели удивленные глаза:
– Ах, барышня! Да это никак вы!
– А это вы?!
Бывают же чудеса на свете – лицом к лицу столкнулась с той, кого искала. Милка-Любка! Она! Значит, глаза у нее светло-карие, прозрачные такие, а волосы – русые, светлей, чем Сашины, но так же, как у Саши на висках, курчавятся надо лбом и на шее. Наверное, они такие же тонкие и легкие, и их точно так же трудно расчесывать, особенно после мытья.
– Что вы тут делаете? – спросила Милка-Любка. – Неужели, господи помилуй, кого-нибудь в острог забрали? Отца аль брата?
– Нет, что вы! – охнула Саша.
– А что? От тюрьмы да от сумы, говорят, не зарекайся! – погрозила пальцем Милка-Любка. – Господи, спаси… А я передачу Петьке носила. Петеньке…
– Свидание опять не дали? – сочувственно пробормотала Саша.
– Да я и не просила.
– Почему?
– Да так как-то, – пожала плечами Милка-Любка. – Сама не знаю. Что-то вдруг прошло у меня… Прошла любовь. Любила, любила, а потом взяла и перестала. Ему ведь все равно, что я, что Раиска. А она от него брюхатая. Что ж я лезть буду… Выйдет из тюрьмы – женится на ней, наверное. Да и пускай! – Девушка отчаянно махнула рукой. – Мне ничуть не жалко! Я и так проживу.