Последнее небо
Шрифт:
– Я его за Тихого еще тысячу раз убил бы. И не так, как ты хочешь. А так, как он сам убивал.
– Ах вот как! – хмыкнул майор. – Что ж, вполне понятно. Будь с вами на «Покровителе» Тихий, а не Зверь, ты, Пижон, подох бы еще в космосе. Это, без сомнения, лучше, чем так, как сейчас.
– Я…
– Все. Умолкни.
До самого кратера оба не произнесли больше ни слова.
…Вновь свои девизы поменяла знать — С «Veni, vedi, vici» на «fuck твою мать» — Западные кляксы по восточной степи Слякоть«Паутина», закрепленная на поверхности двигателя, выглядела устрашающе. Висящий в переплетении тонких «нитей» болид казался крохотным. Он походил на застрявшую в ловушке осу. Именно осу. Сильную и злую. Паутина не удержит такую тварь. Стоит рвануться чуть сильнее, и прочные путы лопнут. Зверь объяснил, что нужно сделать, чтобы крепления распались и машина получила свободу. Пендель, помнится, пока объяснения слушал, только хмыкал и губу оттопыривал. Нижнюю. Ему за оттопыренную губу проще пальцами хвататься.
Потянуть. Шлепнуть. Хмыкнуть. Потянуть. Шлепнуть.
Ритуал!
Жертвоприношения, которые Зверь проводил, так и назывались. Ритуал. С большой буквы.
Гот настроил автопилот. Повернулся к Пижону:
– Вертолет до лагеря сам долетит. Если трогать ничего не будешь, времени как раз хватит, чтобы успеть. Через два часа пятьдесят минут я стартую, ты к этому моменту должен быть уже в ущелье. Не успеешь – твои проблемы. Да, командует теперь Лонг Имей в виду
Майор выпрыгнул из кабины. Отошел, пригибаясь, от машины, взметывающей бурю лопастями винтов. Вертолет замешкался на секунду, потом рванулся вперед и вверх. В небо
«По машинам!»
Звенят серебряные струны, звенят натянутые, как струны, нервы, и небо звенит. Все так, как должно. И все будет, как будет.
Аминь
Зазор между дверью и косяком стал больше на четыре сантиметра.
Девять грамм любви с хрустом между бровей, Слышишь, не зови меня, не пой, соловей. Мне все равно не хватит силы, чтоб платить эту дань. В день, когда известен час твоих похорон. Звонкую улыбку – как в обойму патрон, Встань, моя латунная религия, встань!Пижон посадил вертолет и остался сидеть в кресле. Сил не было шевелиться. К нему уже бежали. Со всех сторон Чьи-то руки расстегивали ремни. Кто-то отключал гермошлем от рации.
– А-а… где Зверь? – жалобно спросила Ула.
– Гот на связи! – заорал из дверей рейхстага Кинг.
Пендель взял Пижона под мышки и поволок в административный зал. Азат покорно обвис. Даже ногами перебирать не пытался. Он вполне готов был заснуть в таком неудобном положении, если бы не мучило любопытство: что же скажет Гот?
Дверь поворачивалась. Ничего не осталось в мире, кроме кричащих от боли рук и медленно, страшно медленно увеличивающегося проема. Волки… отгрызают лапы. А Звери так и подыхают…
Не-ет. Не дождетесь!
Рясы и погон, кривые хари святых, Буквы и экраны, скользкий ком правоты, Катится повальная похабная хворь Праведное слово, как тифозная вошь, — Если ты опасен, значит, ты не живешь, Спорь, моя неверная религия, спорь! О том, что если выбрал поле, так на нем и стой, Не меняйся в цвете, коль билетик пустой, — Пусть меняет место, кто пойдет за тобой О том, что лучше задохнуться, чем вдыхать этот дым, О том что лучше быть коричневым, чем голубым, Пой, моя упрямая религия, пой!– За преступления, совершенные на Земле, и за убийство бойцов: Отто Ландау, Григория Вархадзе, Мишеля Кароне, сержант…
…как назвать его? Он давно уже не Азамат. А настоящее имя… нет, незачем им знать его имя, уж эту-то малость он заслужил…
– . .. Зверь приговорен к высшей мере наказания. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Пластикат ломается в руках.
Не успел.
Зверь рванул с себя форменную куртку. Он пройдет, проскользнет, просочится, если нужно. Зря, что ли, постился восемь дней? Время… вышло время.
Не успел.
Отсчет времени Гот вел молча. Десять секунд. Извини. Зверь, ждать пришлось долго. Девять. Но сейчас все закончится. Восемь. Семь. Шесть…
Любой сустав можно выкрутить в любую сторону. Золотое правило, но далеко не всем оно известно. Крысы, если надо, становятся почти абсолютно плоскими. Чем Зверь хуже крысы?
Пять. Четыре. Три…
Все! Черт бы их всех подрал! Все!!! И по темному коридору к выходу. Туда, где небо. Где «Мурена». Земля еще не горит под ногами, но уже сейчас, уже…
Старт.
В великом множестве фильмов используются очень зрелищные кадры, когда герой – черный силуэт на оранжево-багровом фоне – сломя голову несется от ревущей пламенной волны. Жизнь спасает.
Зверь бежал навстречу взрыву. К ангару. Бежал так, словно снова убегал от огня.
Время вышло. «Мурена» не взлетит больше.
Куда попадают души погибших машин?
Глаза слезились от яркого дневного света, и Зверь успел улыбнуться забавному мороку. Ему показалось, что лопасти вертолета вращаются, все быстрее набирая обороты.
Рев двигателей он услышал мгновением позже.
Под глубоким морем, под высокой горой Рой, моя подземная религия, рой- Значит, небо близко, если пальцы в крови. Жиденькие корни разрешенных надежд Режь, моя булатная религия, режь, Рви, моя звериная религия, рви! Стекла на глазах и ничего впереди, Но жди, моя гремучая религия, жди — Мало ль что возможно, когда кончится век. Языческий блюз иди космический бриз, Или восходящий кондор, не умеющий вниз- Вверх, моя небесная религия, вверх!