Последнее отступление
Шрифт:
Пленные, три солдата в потрепанных шинелях и разбитых ботинках, вошли в кабинет, по-военному вытянулись перед Серовым. Молодой белобрысый солдат, тщательно подбирая слова, заговорил:
— Кушать даваль мало. Жить — плехо…
То, что жить им «плехо» — не новость. Совет недавно был вынужден урезать без того скудную норму довольствия. И не только пленным, но и солдатам Березовского гарнизона, красногвардейцам.
— Мы желает поезд ехать. — Чернявый пленный, худощавый и жилистый, со строгим взглядом черных глаз, показал рукой на запад.
— Все понятно, — по-немецки сказал Василий Матвеевич. — Но пока правительство не решит вопрос о вашем возвращении на родину, вам придется оставаться здесь.
— О, ви говорит по-немецки! — изумился и весь просиял белобрысый. — Гут, ошень гут! Я — Франц Эккерт. Он, — ткнул пальцем в чернявого, — есть из Унгариа. Андраш Ронаи из Унгариа. А он, — кивок в сторону короткого, — Курт Шиллер. Он не есть… как это… велики Шиллер, он есть маленький зольдат! — Франц засмеялся весело и непринужденно и, смеясь, с обезоруживающей откровенностью признался: — Мы ехаль туда, где кушай есть лучше.
Рассеянно улыбаясь, Василий Матвеевич напряженно думал, что сказать этим солдатам. Было бы просто здорово отправить их и тем самым сберечь хлеб, но этого нельзя сделать, пока не ясно, как поведут себя чехи. Если они выступят против Советов, эти ребята, даже против своей воли, окажутся вместе с ними, им всучат в руки оружие и пошлют убивать. С другой стороны, удерживать силой — бесполезное дело. По одному, по двое они могут сбежать все. Сила тут не годится.
Серов стал расспрашивать, чем они занимались до войны. Все трое, как выяснилось, были рабочими: чернявый, неулыбчивый мадьяр — токарь из Будапешта, белобрысый весельчак — столяр-краснодеревщик, маленький Шиллер — жестянщик.
— Вы понимаете, что происходит в нашей стране? — спросил Серов.
— Да, — коротко ответил Андраш Ронаи.
Василий Матвеевич решил, что самое лучшее рассказать им всю правду о своих опасениях. Выслушав его, пленные переглянулись. Маленький Курт беспокойно переступил с ноги на ногу.
— Найн! Воевать — хватит. С чехами мы не пойдем. Вы нам не враги.
— Но и не друзья. Вот вы недовольны пайком. А наши товарищи получают больше? Как же вы, рабочие, не понимаете таких вещей? — вспомнив Куприяныча, Серов сказал это, может быть, резче, чем следовало.
Пленные смутились.
— Да, да… — веселый Франц перестал улыбаться, прижал руку к груди, проговорил, словно извиняясь: — Тут — с вами. Но… как это… страна есть ваша, мы есть чужой.
— Вот уж чепуха! Вы посмотрите, кто помогает нашим буржуям — японские, английские, французские буржуи. Это что значит? Наша революция бьет и по ним. У всех рабочих враг один!
— Так, правильно, — твердо сказал Андраш Ронаи.
— А раз правильно, помогайте нам. Мы вас возьмем в Красную гвардию, дадим оружие.
Помолчав, пленные обменялись взглядами.
— Делать разговор с товарищами, потом сказать, — за всех ответил Франц. — Меня писать — сразу.
Проводив пленных, Василий Матвеевич достал из стола тетрадь, испещренную цифрами. Зерно продовольственное… семенное… фураж… Не успел углубиться в цифры, прибежал Жердев, бледный, с перекошенным от гнева лицом, бросил на стол увесистую пачку денег.
— Полюбуйтесь! Сентарецкий берет взятки.
— Ты с ума сошел! — Серов вскочил из-за стола, шагнул к Жердеву. — Откуда ты взял? Что за чертовщину несешь?
— Деньги нашли в его столе. Подлец он!
— Замолчи! — Перед глазами Серова замаячило лицо Юлии, он тряхнул головой, потребовал: — Рассказывай.
— Возле комиссариата продовольствия толпа митингует…
— Где сам Сентарецкий?
— Его не видел. Толпа гудит: большевики хлебом торгуют, набивают карманы, смыться собираются. По рукам ходит список с номерами кредиток, полученных Сентарецким от купцов. Требуют сделать обыск в его кабинете. Я, дурак, согласился, думал — вранье. Беру из толпы три человека, идем в кабинет. Открыл я стол — лежат денежки, вот эти. И тут мне будто сердце подсказало, незаметно толкнул их в рукав. Больше ничего не нашли. Толпа разошлась. Стал я сличать номера кредиток со списком — точно, все совпадает. Вот, посмотрите сами. — Жердев бросил на стол пачку денег, смятый, захватанный руками лист бумаги.
Цифры действительно совпадали. У Серова потемнело в глазах.
Жердев бегал по кабинету, конец сабли колотился по каблуку сапога, руки были сжаты в кулаки.
— Гад, какой гад Сентарецкий!
— Сядь! — строго приказал Серов, покоробленный словом «гад», приложенным к имени Сентарецкого. Вся эта история вдруг показалась ему дикой, невероятной. Он знал Тимофея Михайловича, быть может, не хуже, чем самого себя. Но он знал и Юлию… Нет, все-таки нет! Там — другое. Главное, не давать волю подозрительности. Дай волю, внедрится, словно грибок в раненое дерево, источит сердцевину.
— Ерунда какая-то! — Серов брезгливо отодвинул бумажку и деньги, закурил. — Попробуем разобраться. Почему толпа собралась как раз в то время, когда в столе оказались эти деньги? Откуда взялся список с номерами?
— Это-то ясно. Купцы сунули взятку, номера переписали…
— Ясно, но не очень. Прими в самом деле взятку Сентарецкий, он был бы купцам куда полезнее в комиссариате, чем в тюрьме. Разве не так? А сам Сентарецкий? Получил деньги и преспокойно держит в столе… Стол был заперт?
— Нет…
— Вот видишь. Насколько я знаю, все важные бумаги Тимофей Михайлович хранит в сейфе — есть у него там железный купеческий ящик. Его вы открывали?
— Нет, не открывали. И правда, не такой уж он дурак, чтобы разбрасывать деньги где попало. — Лицо Жердева стало растерянным, он покусывал губы. — Что же это такое, Василий Матвеевич?
— Провокация, вот что. Скорей всего деньги подкинули. Надо нам присмотреться к работникам комиссариата. Займись этим, Василий. И постарайся разыскать Сентарецкого.