Последнее письмо
Шрифт:
— Если ты выйдешь за меня замуж, дети будут на моем содержании. Я смогу о них позаботиться.
— Ты хочешь жениться на мне, чтобы заботиться о моих детях, — я произнесла это медленно, уверенная, что ослышалась.
— Да.
Мой рот несколько раз открывался и закрывался, когда я пыталась вымолвить хоть слово — любое слово. Я просто не могла придумать ни одного.
— Что ты думаешь?
— Мы даже не встречаемся! А ты… ты хочешь жениться?
Хавок рысью подошла к крыльцу, но не к Бекетту она села рядом со мной, словно почувствовала,
— Не в романтическом смысле! — он провел рукой по лицу. — Я не умею это объяснять.
— Постарайся.
— Ладно. Я читал документы к препарату, когда был в больнице с Мэйзи и вспомнил, что ты говорила о том, что твоя страховка его не покрывает. Я заглянул на сайт больницы, и оказалось, что они принимают мою страховку, причем не по твоему коэффициенту соцстрахования. Покрывается все.
— Рада за тебя. Теперь ты можешь лечиться от рака, — как, черт возьми, он мог только что предложить нам пожениться?
— Я еще не закончил.
Мне хотелось швырнуть его обратно в грузовик и увезти с моей территории, но во мне зажглась крошечная искорка при мысли, что Мэйзи сможет получить необходимое ей лечение. И эта маленькая искорка была надеждой. Черт, я терпеть не могла надежду. Надежда обманывала тебя, давала тебе теплые пушистые чувства, а потом снова отнимала их. И сейчас Бекетт был большим кусочком теплой, пушистой надежды, и я ненавидела его за это.
Приняв мое молчание за согласие, Бекетт продолжил.
— Если ты выйдешь за меня замуж, дети будут обеспечены. Все лечение Мэйзи будет оплачено. Больше никаких разборок со страховыми компаниями. Больше никаких аналогов. Она получит самое лучшее лечение.
— Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, стала твоей женой, спала в твоей постели, когда ты не хочешь даже поцеловать меня, и все это ради страховки? Как будто я какая-то про…
— Стоп! — он прервал меня, размахивая руками. — На самом деле нам не придется… ну, ты понимаешь — его брови поднялись как минимум на дюйм.
— Нет, я не понимаю, — я скрестила руки на груди, прекрасно понимая, что он имел в виду. Если у него хватило смелости предложить брак, он, конечно, мог бы изложить все условия.
Он вздохнул в отчаянии.
— Мы должны быть женаты только в юридическом смысле. На бумаге. Мы могли бы жить отдельно и все такое. Сохранять свою фамилию, что угодно. Это было бы только для того, чтобы обеспечить детей.
Боже мой, мужчина, которого я любила, действительно стоял передо мной и предлагал брак не потому, что любил меня в ответ, а потому, что думал, что это спасет мою дочь. Теперь я любила его еще больше и ненавидела за это нас обоих.
— Только в юридическом смысле? Значит, на самом деле я тебе не нужна? Ты хочешь только защитить моих детей? — отлично, теперь я звучала так, будто разозлилась на то, что он не хочет видеть меня в своей постели. Если бы мои эмоции могли выбрать сторону, это было бы замечательно.
— Я думал, мы уже все обсудили. Я хочу тебя. Но это не играет никакой
— Ты вообще себя слышишь? Ты хочешь меня, но не хочешь на мне жениться. Но ты готов жениться на мне, чтобы застраховать детей, при условии, что мы не будем жить, как будто мы женаты.
Ни любви, ни обязательств, ни секса. Оставался единственный аспект брака, с которым я была знакома: часть, где муж уходит.
— Именно так.
— Ладно, разговор окончен, — я уже хотела было уйти, но тут же повернулась к нему лицом. — Знаешь что? Брак для меня кое-что значит, Бекетт! Или, по крайней мере, раньше значил. Может, для тебя это не так, или ты думаешь, что из-за того, как я позволила Джеффу развестись со мной, я считаю, что это просто бумажка, но это не так. Это должна быть целая жизнь любви, обязательств и верности. Это должны быть все те клятвы о болезни и здравии, о лучшем и худшем, о любви к человеку даже в те дни, когда он тебе не нравится. Это не «эй, давайте подпишем эту бумажку и будем вместе, пока это удобно». Это должно быть создание жизни с единственным человеком на земле, который должен быть твоим. Это… это не должно быть временным. Это должно быть навсегда.
Он шагнул ко мне, но потом остановился, засунув большие пальцы в карманы.
— Речь идет о любви, Бекетт.
— И я люблю твоих детей. В этом нет никаких сомнений, — напряженность в его голосе и глазах поразила меня до глубины души.
— Они тоже тебя любят, — признала я.
И я тоже. Именно поэтому я не могла согласиться на это. Это уничтожит их, когда все закончится. Если бы я сама согласилась на боль это одно, но мои дети? Вот где я провела черту.
Его поза изменилась, как будто мои слова выбили из него дух борьбы.
— Я не хочу делать ничего, что могло бы поставить под угрозу их или тебя. Я просто говорю, что, если бы они были моими, законно, или наполовину моими, Мэйзи могла бы получить необходимое ей лечение. Это могло бы спасти ей жизнь.
Искра надежды вспыхнула, осветив все, через что мы с детьми прошли. Все бессонные ночи. Все медицинские счета, которые громоздились на моем столе, грозя разорить нас. Непреодолимое осознание того, что если бы она не прошла курс лечения, то скорее всего не выжила бы. Но что случилось бы с ней после того, как Бекетт закончил бы играть в дом?
— Я не знаю тебя достаточно хорошо для этого.
Его глаза вспыхнули болью, и защита снова поднялась.
— Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы предоставить мне право принимать решения в отношении Мэйзи, верно?
— Это было на несколько часов, чтобы я могла пойти на выпускной Кольта!
— Посмотри правде в глаза, Элла. Вся твоя жизнь сейчас это наихудший сценарий.
Ауч.
— Да, но ты сам сказал, что у тебя никогда не было отношений, которые длились бы больше месяца. Ты даже не захотел поцеловать меня, потому что сказал, что все испортишь, и это причинит боль Кольту и Мэйзи.