Последнее правило
Шрифт:
Потом последовал двухнедельный ускоренный курс правил поведения на балу. Джесс отрабатывала с Джейкобом светскую беседу за ужином. (Подходящая тема: «Ты этим летом поступаешь в колледж?» Неподходящая: «Неужели ты не знаешь, что в штате Теннесси есть место под названием „Трупная ферма“, где изучают, как разлагаются трупы?») Я же взяла на себя все остальное. Мы учились ходить рядом с девушкой, а не держаться в метре от нее. Учились смотреть в объектив, когда тебя фотографируют. Учились приглашать спутницу на танец, хотя на медленные танцы Джейкоб наложил табу («Неужели мне действительно необходимо к ней прикасаться?»).
В день перед
Аманда, слава богу, предложила заехать за Джейкобом, поскольку у него нет прав. Ровно в семь вечера она притормозила на своем джипе «чероки» у нашего дома. Джейкоб ждал ее с букетиком в руке — сам выбрал его днем в цветочном магазине. Он с шести часов стоял у окна.
Джесс пришла с видеокамерой, чтобы запечатлеть событие для потомков. Мы все затаили дыхание, когда Аманда вышла из машины в длинном платье персикового цвета.
— А ты говорила, она ни за что не наденет оранжевый, — прошептал Джейкоб.
— Оно персикового цвета, — поправила я.
— Все равно из оттенков оранжевого, — единственное, что успел возразить он, до того как девушка постучала.
Джейкоб вздрогнул, когда дверь открылась.
— Как тебе красиво! — произнес он, как мы репетировали.
Когда я их фотографировала на лужайке перед домом, Джейкоб даже посмотрел в объектив. И это пока единственная такая фотография. Признаюсь, я всплакнула, когда наблюдала, как он подставляет руку, чтобы отвести свою спутницу к машине. Могла ли я желать большего? Джейкоб не мог прилежнее запомнить преподанные уроки!
Джейкоб открыл Аманде дверцу, потом обошел машину.
«О нет!» — подумала я.
— Мы совершенно забыли об этом, — сказала Джесс.
Ну, естественно, мы с Джесс увидели, как Джейкоб садится на свое обычное место, на заднее сиденье.
ТЕО
— Вот здесь, — говорю я, и мама останавливает машину перед домом, в который я тыкаю наугад и где раньше никогда не бывал.
— Когда за тобой заехать? — спрашивает она.
— Не знаю. Не могу сказать, сколько мы будем писать отчет по лабораторной, — отвечаю я.
— Во всяком случае, у тебя есть сотовый телефон. Позвонишь. — Я киваю и выхожу из машины. — Ты ничего не забыл?
Рюкзак. Если я намерен выполнять домашнюю лабораторную работу с вымышленным товарищем, то по меньшей мере должен был бы захватить с собой долбаную тетрадь.
— У Леона все есть, — отвечаю я. — У него все на компьютере.
Она пристально смотрит поверх моего плеча на входную дверь.
— Ты уверен, что он тебя ждет? Похоже, дома никого нет.
— Мама, я же тебе говорил… Я разговаривал с Леоном за десять минут до нашего выхода из дома. Он сказал войти
— И веди себя прилично, — говорит она, когда я хлопаю дверцей. — Не забывай «пожалуйста» и «спасибо».
— «…вам», — бормочу я себе под нос.
Я иду по подъездной аллее, потом сворачиваю на тропинку, ведущую за дом. Лишь повернув за угол, слышу, как отъезжает мамина машина.
Разумеется, кажется, что никого нет дома. Я на это и рассчитывал.
Мне не задавали никакой лабораторной. У меня нет ни одного знакомого по имени Леон.
Для меня этот район новый. Многие профессора, преподающие в Вермонтском университете, живут именно здесь. Все дома здесь старые, с медными дощечками, на которых указан год постройки. По-настоящему в старых домах клёво то, что в них паршивые замки. Их зачастую можно открыть, правильно всунув в щель кредитную карточку. У меня нет кредитки, но школьный пропуск ничем не хуже.
Я знаю, что никого нет дома, потому что на подъездной аллее снег, выпавший вчера ночью, лежит нетронутым, никаких следов, — мама не обратила на это внимания. На крыльце я оббиваю снег с кроссовок и вхожу в дом. В доме устоявшийся старческий запах — запах овсянки и нафталина. В прихожей стоит трость. Но что примечательно, тут же висит молодежная толстовка с капюшоном фирмы «Геп». Наверное, ее оставила внучка хозяев.
Как и в прошлый раз, сначала я иду в кухню.
И первое, что вижу, — бутылку красного вина на столике. Полупустую. Я откупориваю бутылку, делаю большой глоток и чуть не выплевываю это дерьмо прямо на столик. Как люди пьют вино, если оно такое кислое? Вытерев рот, я ищу в буфете что-нибудь зажевать, чтобы забить вкус вина. Нахожу пачку печенья. Открываю и съедаю несколько штук. Потом проверяю содержимое холодильника и делаю себе на багете бутерброд с ветчиной «Блэк Форест» и сыром чеддер с шалфеем. В таком доме не водятся обычные бекон и сыр. Здесь слишком изысканно даже для простой доброй желтой горчицы — приходится намазывать горчицу шампань (что еще за «шампань»?). На секунду меня охватывает тревога, что горчица будет напоминать вино, но если в ней и был алкоголь, меня удалось провести: я его не почувствовал.
Оставляя за собой крошки, иду в гостиную. Я не снимал кроссовки, поэтому оставляю за собой и подтаявший снег. Разыгрываю из себя супермена. Вижу сквозь стены, слышу, как муха пролетает. Никто не может застать меня врасплох.
Гостиная отвечает расхожим представлениям о гостиных: диваны из скрипящей кожи, повсюду кипы газет и столько пыльных книг, что я, хоть пока и не астматик, вполне могу скоро им стать.
Здесь живут двое, мужчина и женщина. Делаю вывод по книгам по садоводству и крошечным бутылочкам, которые стоят в ряд на каминной полке. Неужели они сидят в этой комнате и разговаривают о своих детях? Наверное, уже много-много лет. Могу поспорить, что один заканчивает предложение за другого:
«Помнишь, как Луис после Рождества нашел перед домом клочок войлока…»
«…и представил его в качестве доказательства того, что Санта Клаус существует?»
Сажусь на диван. Пульт от телевизора лежит на журнальном столике, я беру его. Кладу бутерброд рядом с собой на диван и включаю развлекательный центр — намного лучше, чем ожидаешь увидеть у дедушки с бабушкой. Здесь на полках — компакт-диски со всеми направлениями в музыке, какие только можно представить. И самый современный телевизор с плоским экраном.