Последнее предсказание Тауки
Шрифт:
Удар был такой силы, будто мне вышибли дух. Так вот как бывает, когда не можешь вздохнуть… Судорожный сиплый стон – это мой. Точно мой.
Голова стала раскаляться, будто я упала на включенную плиту.
Мне хотелось позвать Томириса, удержать его взгляд, в котором, кажется, промелькнула искра разума, но из горла рвался только хрип, а напряженная попытка не закрывать глаз разорвала последнюю ниточку связи с реальностью и вместо этого я упала в темноту.
***
Впервые я напилась в четырнадцать, когда мы с подругами решили, что достаточно взрослые, дабы суметь оценить вкус вина. Не знаю, как насчет вина, но свою ему сопротивляемость мы тогда точно переоценили, причем сильно.
Утреннее похмелье оказалось ужасным.
Но сегодня было еще хуже. Голова раскалывалась, глаза опухли и отказывались открываться, а вместо выдоха снова раздался этот мерзкий слабый стон, который наверняка издавало мое горло.
– Она очнулась!
Испуганный голос служанки доносился глухо, как если бы мои уши были забиты ватой.
– Зови быстрей хозяина!
Раздался стремительный стук удаляющихся каблучков.
Как здорово, что света так мало – уже день, но шторы задернуты. Спина кстати не болит, все неприятные ощущения собрались в районе головы, не знаю, хорошо это или плохо.
С третьей попытки получилось выдавить:
– Пить.
Выпив несколько глотков слегка подслащенного крепкого чая, я с удивлением обнаружила, что не все так ужасно. По крайней мере, я могу встать. Точнее, сесть. Ага, и ноги вполне слушаются.
Горничная суетливо набрасывала мне на плечи халат.
Как только в голове прояснилось, я огляделась. Кресло стояло далеко, на своем прежнем месте. Служанка суетилась где-то за спиной, стараясь не шуметь. Томириса в комнате не было.
Итак, получай, милая Инжу. Первую брачную ночь твой муж провел не с тобой и более того, даже не в твоей комнате.
– Где он?
Не знаю, отчего хрипит голос. Вряд ли от сухости.
Горничную избавил от ответа нетерпеливый стук в дверь и Томирис, собственной персоной возникший на пороге. Резкое движение головы – и горничная проносится мимо меня и бегом исчезает в глубине коридора.
Он больше не зверь…
Я не ошиблась, тогда, перед тем как отключится, он узнал меня и… остановился? Вернулся? Какое облегчение!
– Что с Викасом? – спросила я. Если Томирис убил гостя при стольких свидетелях, ему несдобровать. Его казнят. Казнят, даже если король вступится. И у меня не будет мужа. На этом свете не будет Хайде, никогда, нигде – есть от чего застыть в ужасе.
Темные глаза Томириса загорелись, но совсем не тем огнем, который я привыкла в них видеть. Это было нечто густое и мрачное, как переваренный до черноты сироп, потерявший сладость и аромат.
– Ночью тебя осмотрел врач, - сухо сообщил Томирис, не отвечая на вопрос. Как будто я его не задавала! – Ты совершено здорова.
Я молчала. Вчера… что было вчера? Томирис вернулся и застал меня на террасе, пьяную, в обнимку с Викасом, хорошо известном своей репутацией донжуана?
– Из дома ты больше не выйдешь.
Заложив руки за спину, Томирис прогулочным шагом двигался перед кроватью. Нечто похожее происходило в тот день, когда он забрал меня из родительского дома, но тогда он волновался. Я только сейчас, когда есть с чем сравнить, понимаю, как сильно он волновался.
Сейчас он словно замороженный.
– Тебе запрещено выезжать из дома без моего личного разрешения. Я скажу, когда срок твоего наказания выйдет, и ты сможешь обращаться ко мне с просьбой о прогулке. Это произойдет нескоро. До тех пор останешься в своей комнате. Вечером приедут рабочие, которые установят на окна решетки. Также у тебя изъяли телефон и все остальные средства общения. Я не желаю, чтобы ты с кем-нибудь общалась или чтобы тут появлялись твои родственницы и подруги. Ни одной из них.
Вот так удар.
Решетки? Мне не послышалось?
Я наклонилась вперед. Неплохо его нахлобучило.
Тем временем Томирис остановился перед окном, спиной ко мне и принялся покачиваться взад-вперед, как деревянный болванчик.
– Так и знал, что ты такой же вырастешь, - сухо сообщил сам себе. – Но что я мог сделать? Отобрать ребенка у живых родителей, запереть ото всех и воспитывать на свой вкус? Как можно отнять у людей их ребенка? Зато теперь получаю результат, что поделать – ты выросла такой же извращенной, как они все. Ты уже в пятнадцать хотела мужского внимания. Но все равно ты моя. Ты будешь только моей, даже если тебя придется держать взаперти целую жизнь!
Последние слова он почти прорычал.
Я выросла кем? Вот тут уж он явно заговаривается! А припоминать тот случай вообще подло!
– Хайде!
Как он собирается меня держать? Взаперти?!
– Хайде, перестань!
Он насупился, с угрожающим видом покосившись на меня через плечо.
Мама дорогая, да передо мной совсем другой человек. Где вся та бесконечная нежность, и ожидание, и счастье, которые светились в глубине глаз? Сейчас это настороженный стервятник, нависший над падалью и цепко осматривающий окрестности на предмет появления конкурентов, готовых урвать добычу из-под его носа.
А он намерен сожрать ее сам.
– Хайде, посмотри на меня!
О-ох, а голова все-таки кружится. Когда я сидела, казалось, все не так плохо. Хотя… что может быть хуже этого хмурого нервного лица напротив?
Не уж, я помню, каким он появился в моей жизни. Неважно, какой он, когда находится на работе. Пусть там его боятся и трепещут от одного его взгляда. Я лично хочу видеть другой взгляд, тот, что предназначен для одной-единственной.
– Томирис, послушай меня.
Он заторможено мотнул головой.