Последнее прибежище негодяя
Шрифт:
Снова позволить случиться такому, нет?
– Черта с два! – рыкнул Данилов, решительно вспарывая бумажную упаковку и захватывая бутерброд двумя руками сразу. – И пусть весь мир подождет…
Представителем от всего мира в настоящий момент был Заломов Василий Васильевич, встретивший его спозаранку у дверей кабинета с маетным потным лицом.
– У меня срочно! – молитвенно сложил главный бухгалтер обе руки на груди, упакованной в твидовый пиджак, так нелепо смотревшийся со светлыми легкими брюками. – Дело не терпит отлагательств!
–
Три минуты ему хватило на размышление, и он впился зубами в бутерброд. Если он не позавтракает сейчас, то потом он и не пообедает, а ужинать придется вчерашними пельменями, застывшими в тарелке в холодильнике, только лишь потому, что он засыпал на ходу с вилкой в руках.
Но Заломов был настырным мужиком, либо важная новость его душила и заставляла не проявлять уважение к представителю власти. Именно так подумал о нем Данилов, когда Василий Васильевич, для порядка разок стукнув в дверь, широко ее распахнул и шагнул за порог его кабинета со словами извинения.
– Ну, входите, чего уж теперь? – возмутился Данилов с набитым ртом. Сел на место и принялся ворчать, не забывая пережевывать: – Вот жизнь, а! Даже позавтракать по-человечески не дадут!
Заломов на него неодобрительно покосился, осторожно присев на краешек стула у стены, почти у выхода.
Он, между прочим, не только не завтракал, он и про ужин забыл, выполняя, между прочим, работу этого мускулистого красавчика, когда выслеживал возможного отравителя Сонечки и Савельева. Ладно, подождет, он не гордый. Пускай дожевывает свой ужасно пахнущий бутерброд.
Как молодые люди неразумно растрачивают здоровье, с печалью вдруг подумал Заломов. Разве можно кушать то, что ест теперь молодой подполковник? А как же стакан сока с утра, улучшающий пищеварение? А как же тарелка овсянки, нежно ласкающая стенки желудка? Ужасно относится к своему здоровью молодежь. Непозволительно его транжирит. Кажется, что-то подобное он сказал вчера Лилечке, завалившейся к нему в хлам пьяной ближе к полуночи.
– Я не могу без тебя! – ныла она, повиснув на шее Заломова. – Прости меня! Пусти меня!
Заломов все время держал ее на расстоянии вытянутой руки и дотошно рассматривал.
За те несколько дней, что Лилечка прожила без него, она как будто подурнела. Не было в ней того лоска, который он тщательно на нее наносил посредством своего щедрого содержания. Прически не было, макияж расплылся. Ах да, она же плакала, старательно выбивая из него жалость.
Но он ее не пожалел. У него была превосходная память, которая услужливо подсовывала ему сцены их последнего прощания, где он был «вонючим гадким стариком», с которым она жила только из-за денег, и что, если нужно, она завтра найдет себе целый строй таких беззубых старцев, мечтающих ее содержать.
Строй, видимо, смешался и исчез, раз Лилечка притащилась к нему так поздно.
–
Вот тут он не мог с ней не согласиться. И в благодарность за то, что она наконец прозрела, пригласил ее в кухню выпить кофе.
– Только кофе! – предупредительно вскинул вверх указательный палец Заломов, заметив облегчение в заплаканных мутных глазах вероломной супруги. – И я вызываю тебе такси.
Если честно, ему очень хотелось оставить ее на ночь. Заломову было очень одиноко в громадной кровати, купленной специально для них двоих. Он подолгу ворочался без сна, обнимая ее подушку. Но девчонка оскорбила его, и он ее не простит. Ни за что!
Лилечка сняла с ног грязные туфли. Тут же стащила рваные колготки и юбку с выпачканным то ли грязью, то ли блевотиной подолом. Осталась в длинной лохматой тунике и с голыми ногами, без конца их демонстрируя бедному Заломову. Но он выдержал испытание, не клюнул на ее увертки. Сварил крепкий кофе. Выдавил в ее чашку дольку лимона.
– Пей, – приказал он и запахнулся в домашний теплый халат, в который нарочно кутался, чтобы, не дай бог, не коснуться ее голой частью тела.
Лилечка медленно тянула кофе, жмурилась от удовольствия и без конца молила о прощении.
– Ты знаешь, Васечка, – ее пухлые губы предательски задрожали, – после того, что я тебе тут наговорила, меня надо просто бросить в прорубь!
– Река еще не покрылась льдом, – хмыкнул Заломов.
– Тогда под поезд. – На ее длинных ресницах повисли крупные капли слез. – Я дура! Такая дура! Понимаешь, я только вчера поняла, что… что мне не нужны твои деньги, – сказала она не совсем уверенно. – Мне нужен только ты!
– И ты готова сидеть дома, не посещать косметологов, массажистов, не сорить деньгами? Не скупать коллекциями тряпки? Ты готова на такие жертвы? – усомнился Заломов.
И по тому, как Лилечка двинула носиком, понял, что на подобные жертвы его молодая безмозглая жена не готова. И не готова будет никогда.
Потом он сварил ей еще кофе, разогрел в микроволновке рыбу с картошкой, оставшуюся от ужина, слушал ее восторженный лепет, удивлялся непосредственности и беспринципности. А потом вдруг спросил:
– Лиля, ты помнишь, мы с тобой как-то ходили в казино на улице Никитина?
– Ну да, ходили. Я там часто бываю, – брякнула она и тут же прикусила язык. – То есть я хотела сказать, что забегаю туда с подругой. У нее там парень работает. Ты же знаешь и…
– Неважно, – перебил ее Заломов, обнаружив для себя еще один канал, через который утекали его деньги. – Хотел спросить тебя об одном посетителе. Думаю, он там постоянный клиент.
– Кто? – обрадовалась Лялечка тому, что о ней и ее ставках разговора не будет, а ей ведь в последнее время так не везло за карточным столом, так не везло!